— А еще я так мало знала о ментальной магии. Знай я вполовину больше — не рискнула бы. Вот. Неудивительно, что, когда я решила вернуть родителям память, выяснилось, — она невесело усмехнулась, — что стирать, как и ломать, проще, чем восстанавливать и строить. У меня ничего не вышло в первый раз. Мистер Бруствер тогда смог сделать так, чтобы они приехали сюда на какой-то конгресс стоматологов. В общем, времени было в обрез, и я еще испугалась, что сделаю хуже.
— И Кингсли отправил тебя к Белинде?
— Ага, отправил к Белинде. И она помогла, предварительно отчитав, а потом сказала, что у меня есть определенные задатки целителя. Правда, она добавила, что задатки не ахти какие, но я тогда подумала: «Вот оно! Эврика! Исцелять — что может быть лучше, что может быть более… настоящим? Не оценивать, не решать — хороший или плохой человек к перед тобой, — а просто помогать… В этом был смысл.»
Он подумал о том, что главная разница между ними в том, что он — когда-то — сдался, а она — нет. Он сразу поставил крест на своей жизни после смерти Лили, а Гермиона, опустошенная войной и смертью друзей, собрала волю в кулак и стала сама создавать новый мир вокруг себя. Он был уверен, даже если бы погибли все, кого она любила, Гермиона нашла бы в себе силы стать счастливой самой и помочь обрести радость другим…
— Сейчас ты так не думаешь?
— Думаю, — она открыла глаза, приставила руку ко лубу, на манер козырька и посмотрела на него, — просто я часто действую, как слон в посудной лавке… Мне кажется, что я плохой целитель.
— Сомневаешься в выборе?
Когда утром она говорила, что растеряна и не знает, что чувствует к нему, он слышал только одно: «Не люблю!». Он не мог представить, что она сомневается не только в своих чувствах. Может, не так и не права была Гермиона, говоря, что он любит не ее, а какой-то образ? Думать об этом не хотелось, по, крайней мере, сейчас, и он только крепче прижал ее к себе.
— Белинда… она видит меня насквозь. Я злилась, что она дала мне это неделю, а сейчас… время идет, и я остываю, и все чаше думаю, что может быть Малфой был прав?
— Малфой — прав? Не думаю. Что тебе это павлин общипанный наговорил?
— Он сказал, что в целители идут не для того, чтобы помогать другим, а чтобы доказать что-то; что это своего рода тщеславие: «смотрите, как я могу!» Может, это действительно так?
— Кроме тебя никто не скажет, как на самом деле.
Она ничего не ответила, села, обхватив колени руками и пристально вглядываясь в море.
— Возможно, в тот момент целительство было лучшим выбором, — продолжил он. — Но кто сказал, что выбор остается правильным в течение всей жизни? Мне когда-то хотелось возродить род Принцев, — он усмехнулся. — Потом… потом почти ничего не хотелось, только подохнуть побыстрее…
— А теперь? — спросила Гермиона тихо. — Что тебе хочется теперь? Ни за что не поверю, что зельевар в Мунго — предел твоих мечтаний.
— Раз так вышло, что мы оба на перепутье… — он был рад, что она смотрит на море, — то можно придумать что-то такое, где нужен мой опыт и трезвость мышления, твои знания и оптимизм.
— Ты серьезно? — она снова повернулась к нему.
— Ну, — он посмотрел на чистое небо, — например, фонд по защите, эм… кого у нас сейчас притесняют?
— Или можно уехать в экспедицию с Луной и ее мужем, он классный парень. Между прочим, потомок того самого Скамандера, который написал «Чудовищную книгу».
— Главное — не учителем.
— Это точно, боюсь из меня учитель хуже, чем из тебя! — она рассмеялась.
— Не думаю, что может быть хуже. Я ненавидел преподавание, — он содрогнулся, вспоминая первые уроки, после которых ему хотелось броситься вниз с астрономической башни! Будучи студентом-семикурсником, он мечтал покинуть Хогвартс, оказавшимся отнюдь не тем волшебным местом, о котором он грезил ребенком. Что ж могло оказаться хуже, чем оказаться запертым в замке, словно джин в лампе?
— Тогда исследования?
— Нужен спонсор, то есть кто-то будет диктовать, что ты должен исследовать. Опять хозяин… Правда, если у тебя в заначке есть средства, чтобы оборудовать лабораторию, закупить все, что требуется. И да — еще должно остаться на хлеб насущный.
— Что-то не слишком большой у нас выбор. Я думала когда-то, что волшебство дает больше возможностей, но, кажется, в плане профессиональной реализации это не так.
— Мир несовершенен… — он вытянулся на песке и закрыл глаза. — Я на досуге, кстати, перечитывал Статут. Он как «Маасдам» почти на девяносто процентов состоит из дырок. Заметь, я читал расширенную версию. Там столько исключений, исключений из исключений…
— Ты думаешь, нам надо заняться переработкой Статута?
— Не обязательно. Можно, например, заняться контрабандой на магловскую сторону какого-нибудь зелья. Думаю, чиновники это и так проделывают, почему бы нам не составить им конкуренцию?
— Ты серьезно? — она нависла над ним, загораживая солнце. Он открыл глаза, улыбнулся и схватил ее в охапку. В ее обществе время шло удручающе быстро, и он не хотел его терять.
— Не знаю. Может и серьезно. Я, как и ты, растерян, — и не давая возможности ответить, поцеловал ее.
Когда они попрощались, прежде чем Гермиона шагнула через каминную сеть из его гостиной в свою, часы показывали восемь.
Они провели чудесный день: составили пару планов по захвату волшебного мира — на берегу, отказались от них в пользу побега в магловский мир — выбирая продукты на рынке в Лондоне, обсудили несколько идей по созданию различных фондов — после обеда на кухне Северуса, передумали и решили послать сову Луне, чтобы узнать можно ли присоединиться к экспедиции — только что, в спальне. И после этого всего не было ни сил, ни желания думать о поединке с Уизли. Северус поразмыслил немного и аппарировал к воротам Хогвартса.
Он стоял перед громадой замка и не мог заставить сделать последние шаги. С этим местом его связывало множество воспоминаний, и только малая толика из них была радостная. Он так рвался сюда ребенком и так горько разочаровался. Уже к пятому курсу он мечтал скорее сдать экзамены, веря, что сможет всем доказать, и, в первую очередь, Лили, то чего-то стоит. Ирония — он оказался прикован к этому месту на долгие восемнадцать лет… Он поднялся к замку, прошел по холлу к лестницам: в это время коридоры должны быть пусты, студенты сидеть по гостиным, а директор — у себя в кабинете.
Он шел, узнавая и не узнавая замок. После войны многое изменилось, пару раз он оказывался в тупике и хорошо, что портреты подсказали правильный путь и, по всей видимости, донесли Минерве, которая вышла встречать его самолично.
— Северус… Ты все-таки пришел. Я рада, — она скупо улыбнулась.
— Минерва… — он церемонно поклонился.
— Я рада, что ты здесь, и рада, что с этим глупым заседанием все так удачно вышло. Сомневаюсь, что ты пришел посплетничать, но, надеюсь, от чашки чая ты не откажешься?
— Не откажусь… — он поднялся за ней следом, мимо горгульи и остановился перед кабинетом.
Он был уверен, глядя на каменную кладку замка, на озеро вдали, на ступени знакомых лестниц, что сумеет сохранить самообладание, что ничего, кроме досады за потерянные годы не осталось, что он уже ничего не чувствует и дела ему нет до Хогвартса, но для того, чтобы переступить порог директорского кабинета, который он занимал год — самый жуткий и тяжелый год в его и так непростой жизни, ему пришлось сделать над собой усилие.
Все было почти так, как когда-то: стол с бумагами, конторка для ведения бухгалтерских записей, книжный шкаф, окна с цветными витражами и портреты бывших директоров.
— Северус, мальчик мой, — услышал он и, словно преодолевая усилие, обернулся. Дамблдор смотрел на него с парадного портрета с интересом и участием. — Как радостно видеть тебя. Говорили, что ты погиб…
— Теперь говорят, что я мечтаю занять пустующее место Темного Лорда. Добрый вечер, Альбус.
Альбус на портрете улыбнулся:
— Уверен, они ошибаются.
— Слава Мерлину, все уже позади. Белинда Кэррол поручилась вчера за Северуса, — вмешалась Минерва, — так что с завтрашнего дня, если я правильно поняла, Северус будет работать в Святом Мунго. Присаживайся, Северус. Альбус, прости, но я обещала напоить Северуса чаем.