Подводный мир, в сравнении с кипящим страстями Олимпом или полным сумрачных обитателей царством Аида, — место благодушия и умиротворения, несмотря на бури штормы, которые может вызвать владыка морей Посейдон (рим. Нептун).
Статуя Посейдона. Фото 1890–1893 гг.
Посейдон — один из трех братьев-богов, поделивших мир, отвоеванный у Крона. Как стихийное божество, он во всех смыслах является старшим братом громовержца Зевса: боги природы, особенно связанные с такими исконными занятиями человека, как охота и рыболовство, всегда самые древние в любом пантеоне. Впрочем, есть версия, что старейшими богами водной стихии были вещий морской старец Нерей, меняющий облик, типичный архаический водяной Протей и покровитель рыболовов Главк, которые, на момент формирования стройной системы Олимпийских богов, ушли на вторые роли и стали божествами, подвластными Посейдону.
Супругу Посейдона зовут Амфитрита. По примеру Аида, Посейдон просто украл ее без всяких церемоний, когда она водила хороводы с сестрами на берегу, но на этом сходство с историей владыки подземного мира и Персефоны заканчивается. Амфитрита была дочерью морского старца Нерея, поэтому обошлось без драматических апелляций к Зевсу и угрозы всемирного голода: Нерей формально входил в свиту Посейдона, да и дочерей у него было куда больше, чем у Деметры — пятьдесят прекрасных и юных русалок-нереид. В браке Посейдон тоже не был похож на сдержанного в страстях Аида, но, напротив, мог дать изрядную фору своему младшему брату Зевсу. Согласно различным и зачастую противоречивым источникам, у него были десятки любовниц: земные женщины, царицы, плеяды, полубогини, титаниды, нимфы и даже многострадальная богиня Деметра. Та вовсе не была расположена к интимной близости с еще одним братом и даже приняла облик кобылы, чтобы укрыться от Посейдона, но не помогло: он превратился в коня и добрался-таки до сестры. Форма этой связи наложила свой отпечаток на ее плоды: Деметра родила говорящего коня Ариона, которого очень почитали в некоторых областях Эллады. Сохранились даже монеты с его изображением. От многочисленных любовных похождений у Посейдона родилось не менее сотни дочерей и сыновей; в их числе некоторые источники называют даже зловещую Ламию, которую позже, за связь с самим Зевсом, Гера обратила в вампира.
Такая бешеная и хаотическая сексуальная активность атрибутирует Посейдона не только и не столько как традиционного патриархального лидера — его роль среди Олимпийских богов иная, он повелитель стихии, а не всего мироздания, — но в большей степени указывает на его древность: полигамия, как и инцест, присуща самым ранним, замкнутым первобытным сообществам. Маркером архаичности персонажа являются и явные следы первичных анималистических культов, например, часто повторяющийся сюжет с превращением в животных: коня, барана, птицу или дельфина — облики которых Посейдон принимал, чтобы овладеть своими пассиями. Символами Посейдона являются гиппокамп — полуконь-полурыба, каких запрягают в колесницу владыки морей, и трезубец — древнейшее орудие рыболовов.
В историях про Олимпийских богов бросается в глаза их крайний антропорфизм. Он в принципе характерен для архаического сознания, отождествляющего себя с окружающим миром, в результате чего вся природа оказывается наделенной человеческими чертами: грустит, радуется, гневается, стремится погубить человека или помогает ему. Но в описании жизни обитателей Олимпа и их многочисленных родственников, в этих бесконечных адюльтерах, ссорах, сценах ревности, скандалах, интригах и препирательствах столько не просто человеческого, а даже какого-то бытового, они так близки в своих слабостях и страстях людям, и тогдашним, и нынешним, что сложно удержаться от иронического тона, когда рассказываешь о перипетиях их божественного, но такого понятного существования. Они женятся, рожают, изменяют, обманывают, ссорятся, порой дерутся и снова мирятся. Они постоянно таскаются с Олимпа на землю в поисках приключений. Они едят амброзию и пьют нектар, которые получают из дыма жертвоприношений: заколотых жертвенных тельцов и агнцев люди разделывают на части, и одни части сжигают, а другие съедают сами, становясь, таким образом, сотрапезниками на пиру у богов[8]. Но люди вполне в состоянии и уморить богов голодом, если прекратят приносить жертвы — и примеров таких попыток достаточно. При определенных обстоятельствах боги могут получить от смертных копьем, и довольно болезненно, причем смертный останется безнаказанным. Глядя на эту развеселую компанию довольно легкомысленных полуобнаженных атлетичных красавцев и вечно юных красавиц, постоянно пирующих на вершине Олимпа, подвластных мимолетным влюбленностям, зависти, гневу и боли, невольно задаешься вопросом: действительно ли древние греки во все это верили?
8
Очевидное продолжение символики жертвоприношения как совместной трапезы с Богом мы видим в христианской евхаристии, главном литургическом таинстве, прообразе Тайной вечери.