Выбрать главу

Сцена из Илиады Гомера. Гравюра 1805 года по Джону Флаксману (1755–1826)

То, что происходит дальше, нельзя назвать сражением: это истребление, бойня, это стихийное бедствие в лице обуянного яростью Ахилла, что сметает с лица земли троянских героев, даже не помышляющих о сопротивлении. Рядом нет никого из ахейских вождей; это смертоносное соло, жестокий бенефис одного лишь Ахилла, который, забросив за спину щит, орудует одновременно копьем и мечом, рассекая беспорядочно бегущие толпы, копыта его коней дробят шлемы и черепа павших, и колесница забрызгана кровью по самые оси. Больше нет торжественно-скорбных рассказов о родословных убитых, никто не срывает доспехов с павших, не произносит долгих речей; темп повествования убыстряется, тщетно пытаясь поспеть за убийственной жатвой, которую собирает Ахилл. Вот один лишь фрагмент:

«Рек — и Дриопа убил он, ударивши пикою в выю; Тот, зашатавшись, у ног его пал; но его он оставил; Демуха ж Филеторида, огромного, сильного мужа, Дротом, в колено вонзив, удержал устремленного; после Медноогромным мечом поразил и исторг ему душу. Вслед на Биаса детей, Лаогона и Дардана, вместе К битве скакавших, напал он и вместе их сбил с колесницы, Первого пикой пронзив, а другого мечом поразивши. Пелид, устремившися, Мулия грянул В ухо копьем, и стремительно вышло сквозь ухо другое Медное жало. За ним он Эхеклу, Агенора сыну, Череп разнес пополам мечом с рукояткой огромной: Весь разогрелся под кровию меч; и Эхеклу на месте Очи смежила багровая Смерть и могучая Участь. После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте Жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила Острая пика, и стал Девкалион, с рукою повисшей, Видящий близкую смерть: Ахиллес пересек ему выю, Голову с шлемом, сотрясши, поверг; из костей позвоночный Выскочил мозг; обезглавленный труп по земле протянулся».

Сила неистовства сына Фетиды пугает даже Зевса, и он снова разрешает богам участвовать в битве — причем на любой стороне, — чтобы хоть как-то сдержать Ахиллеса,

«…да Судьбе вопреки не разрушит он Трои».

Обратите внимание: здесь гнев человеческий мыслится силой, способной преодолеть даже неподвластный самим богам Рок! Боги устремляются на поле боя, разделившись, будто в уличной драке «стенка на стенку», но тем, кто помогает троянцам, удается только с трудом спасти от смерти Энея и Гектора, унеся их подальше за стены. Ахилл продолжает свирепствовать: он загоняет обезумевших от ужаса воинов Трои в реку Скамандр, оставляет на берегу копье, с одним лишь мечом в руках прыгает в воду и режет несчастных до тех пор, пока поток не краснеет от крови, а груды трупов не преграждают течение в русле. Бог реки Ксанф требует прекратить избиение, Ахилл отвечает дерзостью, и возмущенное божество обрушивает на героя водяной вал. На помощь приходит Афина, Гефест, защищая Ахилла, отражает речной поток стеной огня — вспыхивает трава, пылает тростник, мечутся рыбы, горят выброшенные на берег трупы — а потом подтягиваются остальные боги, и свалка делается всеобщей. Афина камнем сбивает с ног Ареса и угощает копьем многострадальную Афродиту, Аполлон убегает от Посейдона, Артемида плачет: Гера врезала ей по ушам ее же собственным луком! — и дело дошло до того, что сам Аид, подскочив с подземного трона, потребовал унять кавардак наверху, опасаясь, чтобы не разверзлась земля, обнажая глубины Ада.

Если отвлечься от некоторой трагикомичности, с которой сегодня воспринимаются потасовки богов — в античности, полагаю, они воспринимались иначе, — то перед нами предстанет поэтический апофеоз войны, возможно, самый впечатляющий и масштабный в мировой литературе. Мы знаем, что Гомер как повествователь избегает прямых оценок, но метафорическая образность эпизода Приречной битвы безусловно представляет войну как кровавый ужас, колеблющий основы самого мироздания: его опоры, бессмертные боги, схватились друг с другом, и даже стихии выходят из предназначенных им границ, то затапливая, то выжигая поле сражений.