Псевдоцитата из Паскаля с первой же минуты готовит зрителя к чему-то значительному. Мы сразу оказываемся во власти поэзии — не важно, знаем мы, что цитата поддельная, или нет — и уже не можем воспринимать происходящее на экране как обычный репортаж. Паскаль погружает вас во вселенскую сферу еще до того, как на экране появится первый кадр, и до самого последнего кадра фильма не отпускает. Я очень этим горжусь и уверен, что ложная цитата — не манипуляция зрителем. Сам Паскаль не написал бы лучше! Голос за кадром говорит о «Горных массивах и долинах, окутанных туманом». А я снимал кучки пыли и грязи в следах от колес грузовиков. Эти «горные массивы» были высотой не больше фута.
Я не устаю повторять молодым людям, которые с сомнением в голосе спрашивают насчет совмещения исторической правды и вымысла: в этом-то и заключается кино.
«Уроки темноты» были сняты вскоре после войны в Персидском заливе. Как отреагировали зрители, увидев на экранах кинотеатров нефтяные пожары, которыми их до этого несколько месяцев подряд пичкало телевидение?
В Америке «Уроки темноты» приняли очень хорошо. За реакцией публики наблюдать было крайне интересно, потому что вся страна, весь мир во время и после войны смотрели по «Си-эн-эн» одни и те же кадры горящих нефтяных скважин в Кувейте, снова и снова. Да, эти картины засели в головах людей благодаря теленовостям, но, поданные как бульварная сплетня, ни на кого не производили особого впечатления. Мы видим столько ужасов в новостях, что — страшное дело — стали абсолютно к ним равнодушны. Нефтяные пожары — зрелище впечатляющее, но забывают о нем на следующий же день. Но как же странно, когда смотришь на черную гладь залитых нефтью полей и видишь огромное безмятежное озеро, в котором отражается голубое небо и облака. И я понял, что это что-то очень важное, и мы обязательно должны это снять, чтобы человечество помнило.
Благодаря художественным приемам, использованным в «Уроках темноты», знакомые кадры оказали куда большее воздействие на людей, чем репортажи «Си-эн-эн». На Берлинском кинофестивале фильм вызвал бурное негодование публики, почти две тысячи зрителей отреагировали недовольным гулом. Меня обвинили в «эстетизации» кошмара, и когда я шел по проходу, зрители плевали в меня. Фильм назвали угрожающе авторитарным, и я решил показать им авторитарность. Я поднялся на сцену и сказал: «Данте сделал то же самое в „Божественной комедии“, и Гойя в своих картинах, а еще есть Брейгель и Босх». Вы бы слышали, какой поднялся шум. Немецкая критика расценила фильм, как угрозу всем приличиям. А всем остальным он очень понравился. Во всем мире «Уроки темноты» получили потрясающие отзывы. Рискну предположить, что если бы я показал этот фильм на Берлинском кинофестивале сейчас, десять лет спустя, он бы понравился публике.
Вы совместили кадры горящих нефтяных скважин и кадры с пострадавшими от пыток — это была какая-то особая концепция?
Я связался с организациями, которые собирали сведения о жертвах пыток, и через них вышел на этих людей. Они были свидетелями такой жестокости, что потеряли способность говорить. В фильме, конечно, присутствует некоторая несбалансированность: дело в том, что я хотел снять больше людей, но меня выслали из страны. Я находился под пристальным вниманием властей. Они рассчитывали, что я сниму, как тушат нефтяные скважины, и сделаю позитивный, оптимистичный фильм о героическом возрождении страны. Они не желали, чтобы я бередил тяжелейшие раны, которые война нанесла людям. В один прекрасный день мне вручили письмо из Министерства информации, в котором мне просто и ясно желали приятного полета домой завтра утром. Понятно, что это был приказ о высылке из страны. Если бы я уперся, они бы просто конфисковали отснятый материал, так что я благоразумно свернул съемки и тут же уехал. Кувейтские власти хотели, чтобы в фильме были только пожары и отважные борцы с огнем, но никак не искалеченные люди. Мне очень жаль, что в «Уроках темноты» так мало людей, но тем не менее фильм получился человечным. И это касается не только сцен, где есть люди, но вообще всего фильма. Каждого кадра, без исключения.