Вагнером я проникся сравнительно поздно. Я получил телеграмму от Вольфганга Вагнера с просьбой поставить «Лоэнгрина» и немедленно отправил ответ, состоявший из одного единственного слова: «Нет». Он продолжал настаивать, а я продолжал отказываться. Через несколько недель он что-то заподозрил и спросил, слышал ли я вообще эту оперу. Я сказал: «Нет». А он ответил: «Я пошлю вам свою любимую запись, послушайте ее, пожалуйста. Если после этого вы не измените свое решение, я вас больше не побеспокою». Когда я услышал форшпиль — увертюру, — я был ошеломлен. Для меня все как будто осветилось, потрясение было сильнейшим и прекрасным, я понял, что вещь грандиозная. И я подумал: «Пожалуй, мне хватит смелости», — и немедленно принял предложение поставить оперу в Байройте. Я предложил Вагнеру: «Давайте сыграем увертюру — в ней все основные музыкальные темы оперы, — а занавес открывать не будем. А когда люди начнут шуметь и требовать оперу мы будем повторять увертюру снова и снова, пока все не сбегут из зала». Кажется, я понравился Вагнеру.
Что вы имеете в виду под «превращением всего мира в музыку»?
Опера — это отдельная вселенная. На сцене опера представляет самостоятельный мир, космос, превращенный в музыку. Мне нравится вся эта помпезность, буйство человеческих эмоций, любовь ли это, ненависть, ревность или чувство вины. Я часто спрашиваю себя, способны ли люди принять ту крайнюю степень экзальтации и чистоты, что существует на оперной сцене? Конечно да, тем ведь и прекрасна опера, хотя сюжеты ее зачастую неправдоподобны. Эмоции в опере — как аксиомы в математике: предельно упрощены и концентрированы. Совершенно не важно, что либретто в большинстве своем плохи, а иногда вообще чудовищны, как в «Жанне д'Арк». Оперные сюжеты настолько же реальны, как вероятность сорвать пять джекпотов подряд в лотерею. Но стоит зазвучать музыке — истории обретают смысл. Проступает их подлинная, внутренняя правда, и тогда они кажутся вполне реалистичными.
Когда меня впервые попросили поставить оперу, я сначала очень удивился, но, поразмыслив, пришел к выводу, что не так уж это мне и чуждо. «Почему бы мне раз в жизни не попробовать превратить все в музыку, каждое действие, каждое слово?» Мы с вами уже обсуждали, что с первых дней в кино я в некоторой степени этим и занимаюсь: превращаю реальные вещи в более яркие, возвышенные и стилизованные образы.
Опера и кино вообще совместимы?
Кино — это превращение мира в образы, оно очень отличается от оперы, где достоверность происходящего не имеет никого значения, и где возможно решительно все. Кино и опера — как кошка с собакой — никогда не найдут общий язык. Потому некоторые талантливые режиссеры терпели неудачу, пытаясь снимать фильмы по оперным сюжетам.
Оперы вы ставите так же быстро, как пишете сценарии и снимаете фильмы? И много ли репетиций вы проводите?
Я довольно быстро работаю, это правда. Я прогоняю в голове всю оперу, сцену за сценой, меньше чем за неделю и пытаюсь сразу выявить основные трудности. Я не люблю слишком много репетировать перед съемками, то же самое и с оперой: если переусердствовать с репетициями, теряется свежесть. Когда я ставлю оперу, в Байройте или где-то еще, для меня очень важно забыть о том, что я кинорежиссер. Я отключаюсь от этого. Потому что постановка оперы — совсем другая работа: режиссер должен знать, как выглядит сцена из любой точки зрительного зала. Если певица сделает лишний шаг вправо, она может исчезнуть из поля зрения всей правой стороны партера. Для зрителей в зале существуют сотни разных углов зрения, а для кинокамеры — только один. В опере все не так: и эмоции другие, и время течет по-особому.
Мне кажется, в «Смерти на пять голосов» многие эпизоды тоже слегка стилизованы. Я прав?
Слегка стилизованы? Нет, в данном случае мы имеем дело с чистым вымыслом. Большинство историй в этом фильме выдуманы от начала и до конца, но притом рассказывают глубинную правду о Джезуальдо. Думаю, из всех моих «документальных» фильмов «Смерть на пять голосов» — самое безумное кино. И одно из самых близких мне.
Фильм посвящен жизни музыкального пророка шестнадцатого века и князя Венозы[104] — Карло Джезуальдо. Ни один композитор не произвел на меня такого впечатления, как Джезуальдо, и я захотел снять фильм о нем, потому что жизнь его была не менее интересна, чем музыка. Ну, во-первых, он убил жену. Во-вторых, он был князем Венозы, то есть человеком финансово независимым, и мог позволить себе путешествия в неизведанные музыкальные миры. Другие его произведения вполне соответствуют эпохе, но «Шестая книга мадригалов» — это шаг на четыреста лет вперед. Джезуальдо написал музыку, подобную которой потом напишет Стравинский. В «Смерти на пять голосов» есть эпизоды, когда мы слышим каждый из пяти голосов мадригала отдельно. Каждый голос сам по себе звучит совершенно нормально, но когда они поют вместе, получается музыка, опережающая время. Даже наше время, сегодняшнее.