— Это здешняя шпана? — спрашиваю я у нее, кивая на зал. Чтобы она меня услышала, приходится кричать.
— С чего ты взял? — доносится ответный крик. — Шпану из рабочих районов сюда не пустят. Это все отпрыски богатых родителей. Студенты, инженеры, брокеры, клерки. Этно-холл — очень дорогое место. И модное.
Губы ее приятно щекочут мое ухо. Снова склоняюсь к ней.
— Тогда почему они так одеты?
— Это последний писк. После серии репортажей про тебя всю военную одежду расхватали. Включая старую форму на распродажах на вес.
— Ты серьезно?
— Конечно. Через день покажут еще кого-нибудь. Если он будет в шортах, то наутро все будут с голыми ногами щеголять.
— Чудно.
— Тусовка, — пожимает она плечами.
И пока мы так перекрикиваемся, где-то высоко зажигаются яркие огни. И ослепительные лучи начинают метаться по залу, выхватывая из темноты белые лица с зажмуренными глазами. И люди, совсем маленькие отсюда, деловито выходят на сцену и усаживаются за свои инструменты. Что-то пробуют. Где-то ковыряются, издавая неприятные звуки. Толпа приветствует их новыми волнами аплодисментов и свиста. Я не могу удержаться. Тоже свищу, вложив два пальца в рот. Краем глаза замечаю удивленный взгляд обычно невозмутимого Мариуса.
Странно, что я совсем не чувствую Триста двадцатого. Такие зрелища ему тоже должны быть в новинку. И покалывает в плечах. Показалось? Нет, вот опять.
— Триста двадцатый?
— Слушаю.
— У меня щиплет плечи. Твоя работа?
— Веду обмен с ближайшим шлюзом Сети. Работа над приоритетной задачей продолжается. Задействовано 90 процентов вычислительной мощности. Второстепенные задачи отключены.
Озабоченность моего двойника наполняет меня. Становится стыдно. Как я мог быть таким легкомысленным? Пока я расслабляюсь и аплодирую, он один ищет решение проблемы. Проблемы нашей с Мишель безопасности. Я не могу стоять в стороне, когда речь идет о Мишель.
— Я могу помочь?
— Да. Если разрешишь задействовать свой мозг для потоковых вычислений, я решу задачу быстрее.
— А я не буду выглядеть идиотом в это время?
— “Да” и “нет” ты будешь говорить вовремя. И улыбаться тоже.
— Хорошо, — я сажусь поудобнее. С улыбкой киваю Мишель. Публика вновь начинает бесноваться. Главного исполнителя все еще нет на сцене. — Я готов.
И мир превращается в бесцветную, едва шевелящуюся воронку без звука.
— Нет, я не могу это надеть, — лениво растягивая слова, заявляет высокий худой мужчина с копной ослепительно-белых волос. Отбрасывает от себя ворох одежды. В одном белье усаживается перед большим, во всю стену зеркалом. Демонстративно закидывает ногу на ногу.
— Но, сэр, вы надевали этот костюм на прошлом концерте, — пытается возражать костюмер, полная женщина в брюках и свободном свитере до бедер.
— Именно поэтому и не могу. Вы должны были позаботиться о доставке моего гардероба. Я не желаю выходить на сцену как какой-то статист — в одних и тех же тряпках.
— Сэр, — терпеливо продолжает привыкшая ко всему женщина. — Ваш гардероб здесь. Вчера вы сами распорядились подготовить именно этот костюм.
— Почему вы со мной вечно спорите, Марго? — обиженно дует губы звезда. Морщится: вечеринка, закончившаяся в седьмом часу утра, все еще дает о себе знать. — И вообще: не видите — я нездоров?
— Сэр, так какой костюм вы желаете?
— Пожалуй, принеси этот, — он шевелит пальцами в воздухе, вспоминая. — С открытой спиной и сандалиями на ремнях.
— Зеленый, сэр?
— Нет, красный. С широкими рукавами. Местная публика обожает красное и плиссированное. Латино, что с них взять.
— Латино были на Ла Плате, сэр, — напоминает костюмер, собирая разбросанную одежду.
— Да? А мы где?
— Мы на Зеленом Шаре.
— О, черт! — Филодор жадно пьет холодное пиво из горлышка. — Моя голова! Где мы, говоришь?
— На Зеленом Шаре, сэр.
— Какая разница. Тащи зеленую рубаху.
— Вы просили красную.
— Красную? А, ну да. Конечно. Точно, ее. И шевелись: публика ждать не будет.
— Одну минуту, сэр, — женщина с кипой одежды в руках выскакивает в коридор. “Чертов алкоголик”, — бормочет она на ходу.
— Мисс, это надолго? — спрашивает у нее встревоженный администратор — седой худощавый мужчина в смокинге.
— Кто его знает. Может, минут в пятнадцать уложимся. А скорее всего — полчаса, не меньше, — меланхолично отвечает костюмерша. Ногой распахивает нужную дверь. Сбрасывает прямо на пол цветную кипу. Сосредоточенно грызет ноготь, быстро вращая огромную вешалку с развевающимися на ней тряпками.
— Так... это не то... отлично, штаны... опять не то... это в чистку... ага, вот!
И она спешит обратно.
— Пятнадцать минут? Полчаса? — восклицает администратор. — Мисс, у меня публика зал разнесет, если мы через пять минут не начнем.
— Ничего не могу поделать, — пожимает та плечами. — Это зависит не от меня. Я даже вот как скажу...
— Да?
— Если через полчаса он не выйдет из гримерки, делать ему на сцене будет уже нечего. Он третью бутылку пива приканчивает. После шестой его начнет в сон клонить. Или на подвиги. Если его потянет на подвиги, тогда зал разнесет он.