– Юджин, это, с вашего позволения, мы вырежем. Идет?
– Не знаю. Делайте, как вам проще.
– В одном из боев ваш самолет был сбит?
– Да, меня однажды сбили над Карпатами. Это такие горы. Я катапультировался над Балканами. Это… тоже такие горы, – заканчиваю я, совсем запутавшись.
– И, тем не менее, вы нашли в себе силы выжить, – своим стеклянным голосом подводит итог Деми. – А как вы оказались вместе с баронессой Радецки?
И я чувствую, что Деми задает мне главный вопрос. А до этого вся наша ахинея была просто вступлением.
– Мы друзья, – отвечаю я, немного подумав.
– В каком смысле – друзья?
– Что?
– Неважно. Вы можете не отвечать на этот вопрос. Как это трогательно. Боевой летчик, герой войны за Землю, и баронесса Радецки, владелица заводов по производству оружия, известная своей эксцентричностью. Вы намеревались провести вместе какое-то время?
– Не знаю. Мы только ехали в гостиницу. Я…
– Понятно. Как вы заметили террориста?
– Не знаю. Просто показалось, что этот человек слишком напряжен. А потом я решил, что в его тележке бомба, – вру я. Не могу же я сказать, что Триста двадцатый обнаружил приближение опасности по изменению эмоционального фона.
– И потом?…
– Потом я толкнул Мишель… то есть, баронессу на пол. И упал сверху. И бомба взорвалась. Вот и все.
– Получается, что вы спасли баронессу, рискуя собственной жизнью?
– Я просто толкнул ее на пол.
– И закрыли ее собой. Поступок, достойный не просто друга.
Я начинаю закипать.
– Правда, что здесь, в госпитале Святой Агнессы вы оказались благодаря вмешательству баронессы? И правда ли, что она оплатила ваше лечение?
– Вам лучше узнать об этом у администрации госпиталя.
– Говорят, этот фанатик вместе с собой взорвал десятки невинных людей. Пострадали телохранители госпожи Радецки. Много раненых. Как вы относитесь к происходящему?
– Думаю, что убивать людей – не лучший способ привлекать к себе внимание.
– Прекрасный ответ, капитан. Не могли бы вы рассказать о себе подробнее?
– Что именно?
– Например, как вы любите проводить свободное время. Чем увлекаетесь.
– Чем увлекаюсь?
– Ну, что вам нравится? – подсказывает Деми с приклеенной улыбкой.
– Я люблю музыку. Блюзы. Это такая музыка с Земли двадцатого века.
– Восхитительно. С той самой Земли, которую недавно бомбили? А еще?
– А еще летать. Только сейчас я немного устал от полетов. Все время, как я начинаю летать, мне приходится кого-нибудь убивать. Мне это надоело.
– Но ведь это враги?
– Да. Наверное. Я не знаю точно, – я чувствую, что беседа надоела мне до чертиков.
– Разве убивать врагов не есть долг каждого офицера?
– Конечно. Только я давно в отставке. По состоянию здоровья. Меня до этого тоже сбили. На Джорджии.
– Это очень интересно. Расскажете подробнее об этом случае?
– Деми, я устал. Выключайте эти ваши штуки.
Она кивает. Делает знак, что сейчас заканчивает.
– Капитан Уэллс, я благодарю вас за откровенные ответы. Позвольте выразить вам свое восхищение вашим мужеством. Империя может гордиться такими гражданами, как вы.
– Спасибо, – устало говорю я. Но меня уже не слушают. «Кристиан, как запись?» – спрашивает она у своего запястья. И внимательно слушает ответное хрюканье. Лицо ее довольно. Она смотрит на меня с улыбкой наевшейся львицы.
– Все прошло замечательно, Юджин. Надеюсь, мы еще увидимся.
Вот уж вряд ли. Теперь я сделаю все возможное, чтобы больше не попадаться у нее на пути. До того отвратное ощущение после разговора с ней, точно в грязи выкупался. Всюду эти ее «акценты». Так, похоже, тут вранье зовут. Но вместо этого я вежливо киваю. Все-таки, какая-никакая, а дама.
– Знаете что, Юджин? – оборачивается она в дверях. – У вас прекрасное тело. Госпоже баронессе повезло.
И она исчезает, оставив меня в ярости. Что за поганый тут народец!
Глава 9. Главное – верно расставленные акценты
К тому времени, когда меня отпустили на волю, я готов был бросаться на стены, так мне тут надоело. В этом их госпитале Святой Агнессы. Люди в нем, словно манекены. Все белые, неторопливо передвигающиеся, с одинаковыми улыбками. И еще мне до смерти надоели посетители. Нормальных среди них почему-то тоже не оказалось. Сплошь разные репортеры и корреспонденты. Все они разными словами спрашивали об одном и том же. Как я тут оказался и как мне повезло стать любовником госпожи баронессы. Что бы я ни говорил, отрицая эту чушь, они только улыбались и заверяли меня, что, конечно, все-все понимают. Их до чертиков интересовало, при каких обстоятельствах я с ней познакомился и насколько напряжены мои отношения с ее мужем. Даже ради вежливости никто из них не спросил, сколько людей погибло. И выжили ли телохранители Мишель – Мариус и Жан, раненные тем взрывом. И мне было очень досадно, когда взрослые люди в хорошей одежде с серьезным видом выспрашивали у меня всю эту чушь. Так досадно, что я одного из этих попросту выкинул за дверь. К радости следующего, который первым делом спросил, правда ли, что я вступился за честь своей любовницы – баронессы Радецки и нанес оскорбление имперскому гражданину? В общем, сутки мне месяцем показались.
Хорошо хоть, Мишель смекнула, что к чему. Поставила у дверей охранников.
Улыбка сама собой растягивает мои губы, когда я вижу Мишель.
– Рад видеть тебя живой, госпожа баронесса!
– И я тебя, господин капитан! – она лукаво улыбается в ответ. Легонько прикасается губами к моей щеке. От этого прикосновения я едва сдерживаюсь, чтобы не заграбастать ее в грубые объятия.
– Фиксирую выработку веществ из группы амфетаминов, – докладывает Триста двадцатый. На его языке это означает, что я испытываю сильное влечение, грозящее перейти в стойкую зависимость. Он уверяет меня, что это она и есть – любовь. Мои железы, ориентируясь по запаху и виду самки, вырабатывают вещество наслаждения. Вот вам и разгадка. Тоже мне – тайна. Нет-нет, наверное, любовь, это что-то другое. И прекрати, наконец, препарировать меня, глупая жестянка!
– Что ты наболтал этой акуле, наивный спаситель человечества?
Мои затуманенные мозги, наконец, включаются.
– Что? Кому наболтал? Кого ты имеешь ввиду, Мишель?
– Я имею в виду местную гиену новостей – мадам Бройде.
– Ничего особенного. Она задавала вопросы, я отвечал. Что-то не так?
Мишель улыбается в ответ и просит, чтобы я поменьше болтал. Потому что нас с ней теперь поливают помоями по всем каналам. Так и сказала, честное слово. Мне было очень неловко перед ней. Я поклялся, что сказал только, что она мой друг. И больше ничего. А все остальное эти писаки выдумали.
– Я знаю, Юджин, – говорит она. И добавляет, что так уж этот их мир устроен. Один писака, желая сорвать гонорар, намекает на то, что ты никогда не упоминал о своей непричастности к смерти своей бабушки. Второй сразу же выясняет, что бабушка жива и здорова. Третий делает вывод, что она живет подальше от тебя, опасаясь за свою жизнь. Четвертый узнает, что в далеком детстве ты жутко обиделась, когда бабушка не разрешила тебе съесть лишнюю конфету. И через пару месяцев все вокруг абсолютно уверены, что у тебя руки по локоть в крови.
– Это называется – правильно расставить акценты?
– Ты прав. В самую точку, – смеется она.
– Это они так вранье называют?
– Опять попадание. Во всей этой истории только один плюс.
– Какой?
– Мои акции взлетели в цене.
– От этих сплетен?
– Ну да.
– А как же всякие финансовые климаты и режимы содействия инвестициям?
– Это для газет. Для плебса, – отмахивается она. – Погоди, вот скоро еще раздуют историю о гибели Карла. И снова акции подскочат. Сегодня я выгодно сбросила пакет убыточных астероидных шахт близ Силезии. Не поверишь, сколько я заработала на этой шумихе.
Так вот чем эта их популярность оказалась! Хотя мне такое развитие событий кажется несколько странным. Получается, что все, что нас окружает, работа тысяч людей, судьба целых предприятий и шахт зависят от настроения какого-то тупого борзописца? От сплетен?
Я отбрасываю ненужные вопросы и мы долго болтаем о пустяках. Мишель рассказывает мне о новом историческом голофильме. Я слушаю ее, не запомнив названия. Улыбаясь, вспоминает, как каталась на горных лыжах в Новых Альпах. По настоящему, не искусственному снегу. Я даже не обращаю внимания на то, что именно она говорит, завороженный ее мимикой. Мишель кладет на мой столик настоящую бумажную книгу. «Чтобы не скучно было», – говорит она.