Мишель закусывает губу. Кивает.
– Ах да, я и забыла, – говорит преувеличенно ровным голосом.
– О чем ты забыла? Я только хотел тебе сказать…
– Юджин, – прерывает она. – Я все помню. Ты мне рассказывал. Я не думала, что это так важно для тебя.
– Достаточно важно.
Мой желудок начинает громко протестовать от голода. Так громко, что она слышит.
– Прости меня. Ты же голоден. Пойдем в бар, съедим чего-нибудь?
– Хорошо, – убито соглашаюсь я. И плетусь рядом, не решаясь взять ее за руку. И гадаю, что я не так сказал? Все же я действительно идиот. Вечно ляпну что-то этакое, от чего нормальные люди или смеются или бегут от меня, как ошпаренные.
– Кажется, ты прав, – задумчиво соглашается Триста двадцатый. И еще добавляет: – Еще мне кажется, что я становлюсь идиотом вместе с тобой, чувак.
– Нахватался словечек.
– Мне нравится. Емкое определение. Означает приязнь к человеку, к которому обращаешься.
– Ты изменился, дружище.
– Я знаю. Мне нравится меняться.
Глава 4. Старые друзья
– Давай пройдемся по кораблю? – предлагаю я после обеда. – Познакомлю тебя с друзьями. Они нормальные, клянусь! Не те, что ты видела, – добавляю, заметив ее недоверчивый взгляд.
Она соглашается только из вежливости. Все равно тут делать больше нечего.
– Пойдем в машинное. Там Кен должен быть. И Пятница. Они меня от крыс спасли.
– От крыс? – поспевая за мной, удивляется она. – Как это?
– Ну, меня за неподчинение приказу в Восьмой ангар сунули. Он законсервирован. Это место тут такое, вроде гауптвахты.
– И что дальше?
– Ну, а там крысы. Огромные такие. Чуть не сожрали меня. У меня до сих пор все ноги в шрамах. Кен меня спас. Он там жил очень долго. Его за самогон наказали.
– А что такое самогон?
И я, стараясь пропускать самые откровенные сцены, рассказываю ей про Петра Крамера. Про спасение Милана. Про бой с охраной. И про сражение с крысами. Не говорю только про Триста двадцатого. Иначе она окончательно от меня отвернется. Кому нужен друг-мутант? Получеловек-полумашина. Рассказываю про Кена. И про умного Пятницу. Про то, как ходил в шубе из крысиных шкур. И как Кена потом в машинном отыскал. В общем, столько всего понарассказывал, что нормальному человеку в это трудно поверить. Вот и Мишель так же. Думает, что я преувеличиваю. Вижу по ее глазам. Тогда я останавливаюсь и расстегиваю липучки на голени. Демонстрирую ногу в шрамах.
– Как же ты выдержал? – спрашивает она. Вот черт. Не хватало, чтобы она меня жалеть начала.
Смеюсь.
– Как обычно. С трудом.
Она только качает головой.
– Иногда я чувствую себя очень глупой. Столько ненужной жестокости. Не могу понять, неужели нельзя без этого обойтись? Вы, наверное, друг другу таким образом мужественность демонстрируете, да?
– Прости, но ты говоришь глупости.
И удивленная улыбка в ответ.
– Ты очень изменился.
– Только бы тебе эти изменения не мешали, – отвечаю я и прикидываю, что она подумает, если узнает хотя бы о сотой доле моих приключений. На мгновение я снова представляю себя там, внизу. В пилотском отсеке флаера, дергающегося от порывов штормового ветра. Запах крови и смерти щекочет нос. Месиво танцующих на полу мертвых тел. Удивленные глаза мальчишки-офицера, рассматривающие кончик ножа, торчащего у него из груди. Бородачи, вцепившиеся в страховочные сетки по бортам, блюющие себе под ноги, не в силах разжать пальцы. Ощущение леденящего ужаса от того, что я сотворил собственными руками. Покаянная скороговорка Триста двадцатого внутри. Я встряхиваюсь, отгоняя неприятное видение.
– Что-то не так?
– Все хорошо, – вру я. – Скоро придем. Вот в этот лифт, и мы на месте.
Слава Богу, я быстро нахожу Кена среди переплетений трубопроводов и силовых щитов. По запаху сивухи. Сгорбленная спина. Волосы лезут из-под кепи спутанными сосульками. Замасленный комбез. Стоптанные одноразовые рабочие башмаки, которые он, как всегда, носит не снимая по многу дней. Рядом с разобранным кожухом какого-то механизма, из которого торчат перемигивающиеся световоды, стоит мягкий прозрачный стакан и большая фляга. Кусок недоеденного пищевого брикета из армейского полевого рациона валяется тут же. Те же неспешные и удивительно плавные движения, что поразили меня там, в Восьмом ангаре. Кен, не глядя, ухватывает жало универсального диагноста. Сует голову под кожух. Тоненький прорезиненный кабель змеится за его рукой. Пятница, как всегда, охраняет тылы. Я встречаюсь с ним взглядом и киваю в ответ на молчаливый вопрос. Большущая крыса-мутант, размером с небольшую собаку, важно садится на задние лапы.
Я смотрю ей в глаза.
– Ну, что, явился, чувак? Кто это с тобой?
– Свои. Как Кен?
– Чего ему будет. Нормально.
– А сам?
– Кормят сносно. Жить можно. И тепло.
– О Господи! – сдавленно произносит Мишель, вцепляясь мне в локоть и прерывая наш молчаливый диалог. – Что это?
Я успокаивающе глажу ее по руке.
– Не бойся. Это друг.
– Кого там принесло, Пятница? – бурчит Кен, снова влезая в блестящее нутро по локоть.
– Кто-кто. Свои, старый ты алкоголик, – и, улыбаясь, наблюдаю, как Кен молниеносно разворачивается к нам. Облако перегара накрывает нас не хуже боевого отравляющего вещества. Быстрый взгляд, молниеносная оценка ситуации. Кен все тот же. Смертельно опасный хищник, пофигист и неисправимый пьяница. Все в одном букете. У меня слезятся глаза. Невольно смаргиваю. Бедная Мишель.
– Вот черт! – говорит он, и мы крепко обнимаемся. – Ожил, значит? А говорили, накрылся…
– Это Мишель. Она меня вытащила, – церемонно представляю я свою спутницу.
Как ни удивительно, Мишель не морщит нос, хотя я и представляю, каково ей. И чувства брезгливости в ней нет, как я боялся. Когда Кен рядом, даже у привычных ко всему технарей физиономии перекашивает. Не то, что у таких рафинированных дамочек. Она смело подает Кену руку.
– Очень приятно, Кен, – улыбка ее способна расплавить все предохранители в ближайших окрестностях.
– И мне, мэм, – серьезно говорит старый выпивоха, откровенно разглядывая ее прищуренными глазами.
– Для вас – просто Мишель.
– Заметано, – кивает он. – Вот незадача. Стакан у меня один.
– Ничего, мы по очереди, – смеется она.
– Эх, чувак, вот во всем тебе везет. Это ж надо, такую мамзель оторвал! – восхищенно щелкает пальцами Кен. – Пробуйте, Мишель. Такой выпивки вам нигде не нальют. Собственное производство.
И подает ей стаканчик с мутной жидкостью. Мишель растерянно оглядывается на меня. Я киваю утвердительно. Она набирает воздуха и делает отчаянный глоток. Открыв рот, судорожно пытается вдохнуть.
– Хороша водица? – улыбается Кен. Протягивает тот самый недоеденный пищевой брикет. Мишель, не глядя, отхватывает здоровенный кусок и яростно жует. Щеки ее рдеют румянцем.
– Теперь ты, везунчик.
Жидкий огонь вливается в меня. С хрипом протолкнув в себя воздух, я, так же как и Мишель, закусываю, не чувствуя вкуса.
– Эх, молодежь, – насмешливо улыбается Кен. Выпивает залпом. Нюхает рукав вместо закуски. – За тебя, везунчик.
Потом я даю вежливо ожидающему Пятнице кусочек мяса, что захватил с собой в баре. Крыс с достоинством разворачивает подарок, берет его передними лапами и аккуратно сгрызает к восторгу Мишель.
– Он не заразный? – спрашивает она.
– Что вы, Мишель. Он моется чаще, чем я.
– Можно, я его тоже угощу?
– Запросто, – и тычет пальцем в баронессу: – Пятница, это – друг.
Крыс внимательно смотрит на Мишель. Та отщипывает кусочек от брикета. Протягивает. Пятница вновь поднимается на задние лапы. Берет кусочек из ее ладони. Продолжая сидеть по-человечески, аккуратно заталкивает вкусность в пасть.
– Просто как человек! – не может поверить Мишель.
– Он только говорить не умеет. А так – член команды. Вечером ему на вахту. Дежурит на камбузе. Непрошенных гостей гоняет.
– Гостей?
– Таких же, как он. С хвостами, – поясняет Кен. – Еще по стаканчику, мэм?
– А что, – храбрится моя спасительница, – Можно.