– Подтверждаю, – немедленно отзывается Триста двадцатый.
– Тогда это что было? – я хочу повернуть голову, чтобы избавиться от назойливой пыли, что забивает мне нос. Пытаюсь пошевелиться и шиплю от боли.
– Террористический акт.
– Что?
– Террористический акт. Посягательство на жизнь или иная форма насилия над гражданами, государственными или общественными деятелями, совершаемые с политическими целями. Военные действия не ведутся.
– Черт возьми, ты хочешь, чтобы у меня мозги спеклись? – жалобно вопрошаю я. – Говори проще.
– Теракт – это когда одни люди убивают других, чтобы те обратили на них внимание. Или на их проблемы, – переводит мое второе я.
– На проблемы? Какие еще проблемы? Я едва живой – вот это проблема. Кого мне надо убить, чтобы на меня обратили внимание?
– Ответ неизвестен. Возможное решение – подать сигнал бедствия.
В ответ я только тихонько скулю от боли. И от досады. Господи, ну почему ты такой зануда, Триста двадцатый?
– Нужно позвать на помощь, – подсказывает тот. Я чувствую, что он страдает вместе со мной. Мой помощник тоже поврежден. Наверное, из-за этого у меня непроизвольно подергивается правая рука.
– Сейчас. Ты тоже… держись. Больно?
– Больно, – просто отвечает жестянка.
Я понимаю, что моему двойнику-подселенцу никто не снимет боль, как мне. Он так и будет терпеть ее, пока не умрет. Или пока не вылечит себя сам. Он беззащитен, мой непроницаемый боевой робот. Он поддерживает меня, стимулирует процедуры восстановления организма, задвигая заботу о себе в самый дальний угол. Считает, что прежде всего должен защищать меня. Глупая жестянка. Что я без него? Просто слюнявый идиот.
– Ничего, – успокаивает он. – Мне не привыкать. Через сутки повреждения будут ликвидированы. Можно быстрее, но тогда твое состояние ухудшится. И у меня не будет ресурсов для собственного восстановления.
– Ладно. Тогда терпим вместе?
– Идет.
И я сдерживаю рвущийся вопль, с хрустом стекла поворачиваясь на бок. В глазах сразу темнеет. К горлу подкатывает тошнота.
– Не могу полностью блокировать нервные центры. Недостаточно ресурсов, – извиняется Триста двадцатый.
– Ничего. Потерплю. Почему я не могу кричать?
– Ты кричишь. Просто слух пока не вернулся. Тебя услышат. Ты кричи еще.
– Эй, кто-нибудь! – я снова беззвучно шевелю губами, борясь с болью в груди. Захожусь тяжелым кашлем. Волны боли следуют одна за одной. Боль разрывает меня на части. Будит злость. Черт меня дери! Да есть вообще в этой галактике место, где меня не будут пытаться прихлопнуть?
Одно хорошо – теперь я лежу на боку. Так труднее дышать. Но так я могу, наконец, что-то видеть в пыльной преисподней. Тут есть на что посмотреть. Все белое, как в снегу. Люди-призраки ходят, ползают в белой пелене. Ползут-бредут-ковыляют наружу. Сидят на кучах обломков и зачем-то раскачиваются. С любопытством заглядывают внутрь через проломы в стенах. Вытягивают шеи в попытке рассмотреть редкое зрелище. Чертовы кретины! Э-э-э-й! Помогите, мать вашу… Снова кашель. Мне даже сплюнуть нечем. Рот забит пылью. Язык как наждачная бумага. Царапает десны. Как бы услышав меня, откуда-то начинает падать холодный иней. Целый снегопад. Или пурга. Прикасаясь к налету пыли, крохотные капельки скатываются в шарики. Но потом пыль набухает влагой, темнеет и становится грязью. Я просто завален этими холодным грязным снегом. Зубы начинают стучать от холода. Но дышать становится легче. У снега не слишком приятный кисловатый вкус.
– Сработала система пожаротушения, – слышу подсказку.
Вот мутное пространство расцвечивается цветными вспышками. Кого-то принесло, наконец. По одной, темные фигуры проникают внутрь. Вот подняли кого-то. Понесли. Через меня перешагивают, как через бревно.
– Э-э-э-й! – хриплю я.
– Это робот. Он тебя не слышит, – комментирует Триста двадцатый.
– Робот? Мне врач нужен, а не робот, – злюсь я.
– Он ищет взрывчатку. Определяет, насколько тут безопасно. Роботы-эвакуаторы идут следом.
– Черт…
Человекообразная фигура за моей спиной осторожно переступает через груду обломков. Я чувствую, как шевелится разбитая мебель подо мной.
– Сканирующее излучение. Неопасно для здоровья…
– Скорей бы уже…
Слабая тень падает мне на глаза. Надо же. Нипочем бы не подумал, что в этой тьме что-то способно тень отбрасывать. Легкая вибрация механических конечностей, что подхватывают и плавно приподнимают меня, передается спине. Спину жжет. Разбитый стол, с которого меня подняли, весь блестит чем-то темным. Словно маслом машинным полит. Легкие покачивания. Ощущаю кожей гудение сервоприводов. Свет становится ярче. Я уже на улице. Не я. Мы. Я и мой спаситель.
Одежда спадает с меня грязными лоскутами. Меня чистят, будто яблоко от кожуры. Тележка с металлическим ящиком, напоминающим гроб. Подо мной что-то влажно чавкает. Тело немеет. И звук появляется, сначала в одном ухе, потихоньку, точно на пробу, потом сразу скачет на полную мощность и захлестывает меня дикой какофонией сирен, криков, плача, шума толпы, гула двигателей и даже свиста вертолетных турбин.
– Ну и бардак, – думаю я. – Никакого у них тут порядка.
– Точно, – соглашается Триста двадцатый. – Задействована внешняя анестезия.
Тележка трогается с места. Какие-то лица надо мной. Кивают мне. Что-то спрашивают. Интересно, как там Мишель? И тут же вижу над собой смутно знакомое лицо. Восковая кожа, как у покойника. Через белую маску проступает кровь из расцарапанной щеки. Волосы свалялись и перепутались пополам с пылью.
– Это же баронесса Радецки! Давай, не отставай! Снимай! Баронесса, канал «Новости-два», скажите, как вы себя чувствуете?
– Что? Идите к черту.
Я узнаю голос Мишель.
– Как ты? – спрашивает она почему-то черными губами. – Тебе очень больно?
– Уже нет, – пытаюсь я улыбнуться.
– Карла разнесло на кусочки. Мариуса засыпало. Жана ищут, – зло говорит она. – Чертовы фанатики.
– Кто это – Карл?
– Как кто? Телохранитель, – удивляется она. – Я поеду с тобой. Если бы не ты…
– Тебе… надо… в больницу… – с трудом выдавливаю я. Меня начинает укачивать.
– Я в порядке. Благодаря тебе. Офицер, я баронесса Радецки. Это мой человек. Он меня спас. Я хочу ехать с ним в одной машине.
– …спас…спас…спас, – шепотки окружают меня.
– Скажите, баронесса…
– Идите к черту! Вы что – совсем ополоумели?
– Я только хотела узнать…
– Господи, да уберет кто-нибудь эту дуру!?
– Сэр… сэр… – шепот вырывает меня из сладкой полудремы. – Сэр, это правда, что вы спасли баронессу Радецки? Как это случилось? Сэр, ваше имя будет во всех вечерних новостях! Что вы сделали? Расскажите мне…
Я понимаю, что это шепоток не отвяжется от меня. Меня будут пытать, пока я не умру в этом прозрачном гробу, где так уютно лежится, и гель приятно холодит и пощипывает кожу.
– Я… просто… толкнул… ее…
– Как вас зовут, сэр?
– Капитан… Юджин…
– Фамилия! Назовите свою фамилию, капитан!
– Уэллс…
– Пошла прочь, гиена!
До меня доносится звук смачного шлепка.
– Что вы себе…
Я, наконец, проваливаюсь в сон.
Глава 7. Главное – качество обслуживания
– Шеридан. Шеридан. Что-то знакомое, – вслух думаю я. Говорить без боли необычно и здорово. Я наслаждаюсь звуком своего голоса. Кажется, это слово выкрикивал тот человек в форме уборщика, прежде чем его разнесло на запчасти.
– Планета-колония в восьмом секторе. Экспорт стали, никеля, химических удобрений, кукурузы. Разделена на две зоны влияния. Английская зона – территория «Дюпон Шеридан». Латинская зона первоначально отдана в аренду «Тринидад Стил». В 2369 году противостояние корпораций переросло в военный конфликт при участии Имперских вооруженных сил, – комментирует Триста двадцатый.
– Вспомнил. Со мной служил Пауль. «Зеленая стрекоза». Он там летал. Правда, не очень рассказывать про это любил.
– Подтверждаю. Информация классифицирована как «Строго для служебного пользования».
Некоторое время молча лежу, обозревая кремовый потолок своей палаты. Ничего. Уютненько тут. Слегка скругленные углы и овальное матовое окно делает комнату похожей на отсек круизного лайнера. Только стойка с аппаратурой немного портит картину. Стены наверняка мягкие. И пол. Так мне почему-то кажется. И пахнет здорово. Морем.