«Май. 1979 год
Благодаря Катрин и ее постоянным звонкам я отлично знала все расписание их жизни. Я знала, когда Себастьян уезжает по делам в разные города, и старалась позвонить ему накануне. Часто не скрывая, что подстроила все специально, я предлагала ему встретиться. Если Себастьян и отказывался от встреч, то только когда бывал очень занят, в другое время мы договаривались о свидании в какой-нибудь гостинице, и я ненадолго успокаивалась. Чаще всего мы встречались в Анси, я всегда любила этот городок, теперь же он стал играть в моей жизни какую-то мистическую роль. В те короткие свидания он был моим, как и весь мир вокруг. Я прощала ему звонки Катрин, я наслаждалась его забытьем в моих объятиях, я чувствовала свою значимость только тогда, когда он говорил мне об этом.
Но потом неизбежно приходилось расставаться, он уезжал в другую жизнь, о которой не говорил со мной, раздраженно отмахиваясь и заявляя, что мне это будет неинтересно. В такие моменты у меня мелькала смутная надежда на то, что их роман с Катрин наконец-то закончится, что он придет ко мне, признав свою неправоту и вылечив меня от этого ужасного червя обиды, высасывающего мои силы. Но все продолжалось по-прежнему: наши короткие свидания и его жизнь с Катрин.
После очередного расставания мне впервые пришла в голову мысль об анонимном письме. Безобидное предупреждение, как казалось мне тогда. Послание доброжелателя, невинной жертвы сердцееда, которая хочет удержать себе подобную от опрометчивого шага. Я делаю только то, казалось мне тогда, что сделало бы за меня время. Рано или поздно Катрин придется разочароваться в Себастьяне, так пусть это будет сейчас: меньше боли — больше жизни впереди».
— Нет, — выдохнула Катрин, оторвавшись от рукописи. — Это значит, что… Не может быть. — Самые страшные ее догадки оказывались верными. Если бы она могла, то, наверное, сбежала бы сейчас от отца, не в силах читать дальше.
— Да, дочка, ты правильно все поняла. Она начала писать ей анонимные письма. Зная все слабые стороны характера своей подруги, она старалась ударить побольнее, описывая, как хорош Себастьян в постели и что рассказывает о ней. Она постепенно пробуждала в подруге страшную, первобытную ревность. Я видел одно такое письмо, оно было написано с чудовищной изобретательностью. В чем нельзя было отказать твоей матери, так это в знании человеческой психологии. Недаром ее книги имели такой успех, она прекрасно разбиралась в людях. Читай, раз уж начала. Ты должна знать все.
«Итак, я сочинила первое послание.
«Дорогая Катрин, не удивляйтесь, вы меня не знаете, зато я много знаю о вас. Каким образом, спросите вы? От нашего общего знакомого, если не сказать больше, от Себастьяна. Я старше и опытнее вас, моя дорогая, поэтому и хочу предупредить вас. Не верьте этому человеку. Он неплохой, но органически неспособный на верность мужчина. Рано или поздно вы начнете догадываться, а потом начнете находить доказательства его измен. Так лучше уж, если это случится раньше, пока вы не проросли в него всей душой. Я — одно из живых доказательств. Мы встречаемся с ним время от времени, когда он бывает в деловых поездках. Я отлично понимаю вас, устоять перед таким человеком почти невозможно. Умен, красив, остроумен, превосходный любовник, не так ли? Но советую, не обольщайтесь, пользуйтесь, но не покупайте. Будьте осторожны».
Я отправила письмо, не перечитывая. Реакция последовала через несколько дней. Катрин написала мне об «ужасной анонимке», а я, изображая заботливую подругу, сразу же позвонила ей.
— Ноэль! — В первый момент я даже не узнала голос Катрин. — Ноэль, как я рада, что могу поговорить с тобой. Я стеснялась звонить. Как все это гнусно и нелепо! — Дальше снова последовала подробная история получения моего письма, цитаты и конечно же неизбежные выводы. — Я не верю, — храбрилась Катрин.
— Правильно, — спокойно отвечала я. — Ты сама отлично знаешь, Себастьян никогда не был ангелом, почему бы какой-нибудь из его прошлых обиженных пассий не написать тебе такое от зависти. Катрин, я не узнаю тебя! Ты же говорила, что у вас все так замечательно, откуда эти сомнения, дорогая?
— Да, конечно. — В голосе Катрин я уже не слышала былой счастливой уверенности. — Но я ведь так наивна, я могу многого не замечать. Счастье, как стена, за нее не хочется заглядывать. А ведь Себастьян действительно частенько уезжает. Я не знаю, с кем он встречается, мы почти не говорим… о прошлом.
«Конечно, — злорадно подумала я, — он и не будет с тобой говорить, ты же не сможешь ни понять, ни принять его таким, каков он есть. Никогда. Тебе непонятна жизнь на полную катушку, на грани, а где-то и за гранью того, что вы зовете приличиями. Ты все равно будешь несчастна с ним». И если в первый момент мне даже стало жалко Катрин, страдающую из-за моего письма, то теперь я была уверена, что освобождаю сразу двух людей. Ведь и Себастьян рано или поздно начнет тяготиться своей возлюбленной, ему придется причинять ей боль, он возненавидит ее и себя. А так все произойдет менее болезненно, само собой.
— Но что мне делать сейчас, Ноэль?
— Успокойся прежде всего и постарайся делать вид, что никакого письма ты не получала, — ответила я, точно зная, что притворство, а уж тем более скрытность, отнюдь не входят в таланты подруги. — Потом, Катрин, это всего лишь одно-единственное письмо, уничтожь его и забудь, — посоветовала я, мысленно складывая текст нового послания».
«Июль. 1979 год.
Конечно же за первым письмом последовало второе, потом и третье. Я утешала себя тем, что не всегда лгала в этих посланиях. Мы ведь действительно встречались с Себастьяном. Он не придавал особого значения физической верности и изменам и запросто встречался со мной, однажды мы даже провели вместе короткий отпуск, но он неизменно возвращался к Катрин. Я же после таких встреч была совершенно разбитой, сходила с ума от тщетных усилий. Себастьяна было не вернуть, и я просто зациклилась на этом. Я часами сидела в комнате, пересматривая старые фотографии, сделанные им в то знаменательное лето, и лелея свою обиду. В таком состоянии я обычно и писала следующее письмо. Тексты становились все более откровенными. Надо ли говорить, как я превозносила мужские достоинства Себастьяна, советуя своей якобы неизвестной собеседнице, что именно больше всего ценит наш любимый в постели, в еде и в женщинах, не забыла упомянуть и о новых часах, которые ему подарила Катрин.
Катрин писала или звонила мне после каждого такого письма. Если бы я была психологом, то у меня был бы неоценимый материал по развитию невроза на почве сомнений и ревности, а проще — собственной недооценки. Катрин была на грани нервного срыва, и я решила, что пора разрядить обстановку исключительно выгодным для меня способом. Отправив ей очередное письмо, я позвонила, чтобы узнать, как дела, и дать дружеский совет.
— Катрин, — строго сказала я во время нашего очередного телефонного сеанса психоанализа, — нельзя так изводить себя, дорогая. Раз все это превращается в такой кошмар для тебя, то поговори с Себастьяном. Он, возможно, развеет все твои сомнения. Может, он знает эту девицу и все тебе объяснит.
— Но ты же говорила, что лучше ничего ему не говорить, что мужчины ненавидят сцены ревности, — робко возразила Катрин.
Конечно, я советовала не говорить, до тех пор пока не была уверена, что эта малышка закатит ему полноценную отвратительную сцену ревности, к которой она сейчас полностью готова. Теперь-то Себастьян увидит, что его возлюбленная — совершенно заурядная женщина с так ненавистным ему собственническим инстинктом. Я представляю, как он отреагирует на все это, его насмешка и равнодушие только подожгут фитиль той бомбы, которая тлеет в Катрин. Взрыв навсегда разметет их в разные стороны.
— Нет, Катрин, — говорила я тоном терпеливой учительницы. — До тех пор пока ты могла относиться ко всему с иронией, пока ты верила только Себастьяну, конечно, лучше было молчать. Но ведь сейчас ты все равно не можешь сдерживаться, и твои попытки все сгладить лишь приведут к тому, что Себастьян подумает, что ты лжешь ему в чем-то. Поговори с ним откровенно. Вот увидишь, все образуется.