Я ждала следующего звонка или письма Катрин, как ждут известий из больницы, где вашему знакомому, но не особо близкому человеку делают несложную операцию. То есть я была практически уверена в исходе организованной мной ситуации. На следующий день, не получив никаких известий, я занервничала. Я не переставала быть уверенной в развязке, но то, что процесс затягивался, раздражало меня. Мне не терпелось узнать о результатах моих усилий…
Думала ли я тогда, что целенаправленно разрушаю отношения двух людей, вмешиваясь в их судьбы самым грубым и в то же время изощренным образом? Я не знаю, я не была чудовищем, во всяком случае, не больше, чем многие мои сверстники, дети равнодушно-жестокого поколения, которые, сами еще не научившись чувствовать, отказывают в этих способностях другим. Мы все были молоды, что значила тогда для нас чужая потеря? Просто еще одна бутылка вина, распитая за причитаниями о несчастной любви. В этом возрасте собственное самолюбие, проснувшееся после изощренно-нежного подавления в детстве и грубого в школе, значит неизмеримо больше, чем любовь, которая для многих из молодых означала лишь неодинокие ночи и избавление от болезненного страха потеряться одиночкой в мире пар. Любовь была скорее игрой, а в играх всегда есть победители и проигравшие и есть правила, которые каждый сам устанавливает для себя. И никто не в состоянии понять правила другого, глядя лишь на себя, а я не смотрела по сторонам, отказывая другим в тех чувствах, на которые была неспособна сама.
Итак, я ждала развязки созданного мной сюжета. И она наступила. Через некоторое время Катрин написала, что Себастьян воспринял все довольно спокойно. Сначала он, конечно, ужасно рассердился, но потом расстроился, и даже извинялся. На какое-то время в отношениях между влюбленными установилось хрупкое равновесие. Однако за эти дни Катрин получила еще одно письмо, и ее недоверие к Себастьяну снова возродилось.
Конечно, события развивались слишком уж медленно и не совсем так, как я задумала. Настоящей ссоры с расставанием не вышло, но благодаря моим письмам ревность Катрин не утихала. Пусть первый запал оказался практически холостым, но я была уверена, что следующий выстрел придется прямо в цель».
Глава 20
«Октябрь. 1979 год
Немного успокоившись, я не торопила события, и даже некоторое время не вмешивалась в жизнь моих голубков. Как же я жестоко ошибалась, как слепа была, надеясь лишь на глупость Катрин и свободолюбие Себастьяна. Следующее письмо подруги просто убило меня. Они снова были счастливы. Эта дурочка даже позвонила мне, не надеясь на почту.
— Он сказал, сказал… — в голосе Катрин звенели слезы счастья, — что я очень ему дорога, что за время нашего романа у него действительно были женщины, которые ничего не значат для него. Ему нужна только я. Какая мне разница, что у него были другие, если любит он только меня. — Катрин закончила свою речь звонким, почти счастливым голосом.
«Дура! Размазня! Влюбленная идиотка!» — хотелось крикнуть мне. А этот негодяй, сволочь, тоже хорош. Значит, кроме меня у него за это время еще кто-то был, а я была той, которая звонила по средам? И что, ему еще не приелись блеклые прелести Катрин? Я была вне себя. Кое-как закончив разговор и сказав, что сильно простужена, поэтому не смогу общаться следующие пару дней, я бросила трубку.
Тем же вечером я позвала к себе одного молодого художника с сальными глазками, который давно добивался меня. Напившись до бесчувствия, я переспала с ним, а потом рыдала у него на плече о своей любви к Себастьяну, которого у меня увела коварная подруга. Художник был неплохим парнем и, получив от меня порцию качественного секса, просто посоветовал забыть того идиота или признаться ему в любви. Так, неожиданно, мой случайный партнер придал новый импульс всей истории.
На следующее утро, не вполне оправившись от ночной оргии, я набрала номер рабочего телефона Себастьяна и почти прорыдала ему в трубку:
— Я не могу больше молчать, не могу скрывать, прости меня. Я старалась, пыталась, у меня ничего не выходит.
— Ноэль? — удивленно переспросил Себастьян. — Ноэль, что с тобой?
— Я люблю тебя! — выдохнула я.
— Ты пьяна? — усмехнулся Себастьян.
— Уже давно. — Я говорила теперь спокойнее. — Себастьян, я знала, как ты избегаешь прочных отношений, не хотела тревожить тебя своими чувствами, но полюбила тебя. Давно. Еще тогда, тем летом. Я делала вид, что мне все равно, но, Себастьян, ты единственный мужчина, которому я могу сказать, что люблю его. Ты перевернул мою жизнь. Я…
— Погоди, — тихо сказал Себастьян. — Ноэль, прости меня, но, по-моему, этот разговор…
— Я знаю, ты любишь Катрин, я прекрасно понимаю, для меня в твоей жизни места нет и не будет. Но только давай останемся друзьями. Не презирай меня. Я не буду больше докучать тебе. Лишь иногда звонить. — Я отлично знала, на чем сейчас играю — на нелюбви мужчин ко всякого рода обсуждениям отношений. Я предлагала Себастьяну ничего не обсуждать, оставить как есть. То есть ни утомительных объяснений, ни обид, ни сцен. Ну какой же мужчина откажется от такой, ни к чему не обязывающей, любви.
— Конечно, Ноэль, успокойся, мы друзья, — облегченно сказал он. — Звони как-нибудь.
Он не знал, что предлагает. С этого момента я начала на Себастьяна охоту по всем правилам. Я исчезала на неделю-другую, в которых считала каждый день, если не час, до того мига, когда наставал момент нанести верно рассчитанный удар. Я звонила ему, начиная разговор ни о чем. Работа, мое писательство, погода, праздники, отпуск, Катрин… Вот тут я картинно срывалась, изображая благородную сдержанность, пыталась перевести разговор на другую тему, но все равно умело возвращала его к Катрин и незаметно превращала беседу в сцену ревности с обвинениями в черствости, в том, что Себастьян играл со мной не любя. Обычно я доводила собеседника до того, что он бросал трубку. А через некоторое время и вовсе перестал отзываться на мои звонки.
Моя тактика, впрочем, имела и неожиданный побочный эффект. Катрин стала жаловаться мне на Себастьяна. На то, что он стал раздражительным, а часто даже грубым, не раскрывая ей причин, которые я-то прекрасно знала. Я сочувствовала ей, но без особого энтузиазма. Когда у нее снова все чаще стала мелькать мысль об изменах Себастьяна, я уже не рвалась ее разубеждать. Конечно, ничего конкретного я не говорила, но фразы вроде «Да, мужчины частенько ведут себя так…», «Он чувствует себя виноватым, вот и срывается на тебе…», «Мало ли что у него творится на работе, хотя об этом он, пожалуй, тебе бы рассказал» потихоньку делали свое дело.
А с Себастьяном я уже не пыталась остановиться, хотя и не очень представляла, какого же конкретно результата я ждала. Идея разлучить его с Катрин стала моей болезнью, а ее сложное осуществление только еще больше подстегивало мое воображение. Как одержимый амоком сумасшедший мчится по деревне, становясь угрозой для всех, так и я не ведала, что творю.
Я стала писать Себастьяну письма, чтобы ему еще и приходилось прятать их от Катрин. Я то признавалась ему в любви, то обвиняла в том, что он непорядочно повел себя со мной, то укоряла его, то восклицала, что не смогу прожить без него, и молила о прощении. Мне казалось тогда, что я пишу самый захватывающий мой роман, сплетая в слова нечто подлинное, настоящие чувства и реальные судьбы…»
— Ты все это знал, — без всякого выражения произнесла Катрин. — Ты видел, что с ней происходит. Почему… — Девушка не успела договорить, отец прервал ее. Голос его был спокоен и исполнен такой внутренней силы и боли, что Катрин невольно вжалась в спинку кресла.
— Да, представь, что она все время рассказывала мне о воплощении в жизнь своих ужасных планов. Поверь мне, дочка, я столько раз пытался образумить ее. Я кричал, удерживал ее от поездок, пытался перехватывать письма… — Голос отца сорвался. Катрин сидела, опустив голову, не в силах произнести ни слова. — Но я любил ее, боялся потерять и не мог противостоять ее энергии. Она умела убеждать. Ноэль постоянно твердила мне, что ненавидит Себастьяна, что никогда не любила его и делает все только для того, чтобы уберечь подругу от опрометчивого намерения связать свою жизнь с таким человеком. И когда она, одержимая своей идеей, так говорила, я начинал ей верить, хотя прекрасно осознавал: то, что она делает, отвратительно, низко и на самом деле она преследует совершенно иные цели.