— Беа, это то, что меня действительно интересует. Но ты должна обещать, что будешь держать рот на замке, пока я не придумаю, как все лучше объяснить маме.
— Все равно не сумеешь. Потому что это плохая идея.
— О, прекрати! — покачала головой Эви. Неужели сестре так трудно ее поддержать? — Я просто хочу ее умаслить. Папа отложил поездку в Лондон, чтобы провести больше времени с новым ирландским гунтером. Значит, у меня есть неделя, чтобы убедить маму позволить мне остаться и осуществить свою мечту. Пообещай, что будешь молчать.
— Так и быть, обещаю, — вздохнула Беатрис.
До этой минуты Эви даже не замечала, что затаила дыхание. Сейчас она облегченно вздохнула. Если у нее еще и осталась надежда убедить маму, нельзя, чтобы Беатрис все испортила в самый неподходящий момент.
— Спасибо. Очень хотелось бы довериться тебе.
— Конечно, ты можешь полностью мне доверять.
Беа встала, снова расправила юбки и, скептически глядя на Эви, добавила:
— Полагаю, что должна пожелать тебе удачи.
— Спасибо, Беа. Я очень ценю это.
Да, дорогая. Думаю, она очень тебе понадобится.
Всем известно, что Мейфэр — то место, куда едут на давно ожидаемый бал, нанести визит знатной персоне или погулять по улице в дорогих нарядах, чтобы людей посмотреть и себя показать. Сюда не приходят, когда жизнь рушится, как тысячелетнее дерево, подкошенное одним роковым ударом молнии.
И все же он здесь.
Холодной лондонской ночью, стоя в тени на противоположной стороне от величественного старого здания, в котором прежде бывал всего несколько раз, Бенедикт снова пересчитал окна. О, слава Богу!
Он громко выдохнул. Изо рта вырвалось облачко пара — видимое доказательство его облегчения.
Ричард дома!
Бенедикт дождался, когда в оживленном движении на мостовой наступил небольшой перерыв, чтобы перебежать улицу и подняться наверх. Хотя друг круглый год держал свои покои открытыми, он все же занимал их, только когда семья приезжала в город на очередной сезон. Освещенные окна наверху могли означать две вещи: самый старый и близкий друг Бенедикта сейчас дома, а семья временно уехала из Хартфорд-Холла.
Он сделал всего несколько шагов к двери Ричарда, но замер, услышав приглушенный звук шагов и пронзительный голос рассерженной леди. Почти сразу же дверь распахнулась, и в коридор вылетела темноволосая раскрасневшаяся красавица, прижимавшая к груди полуботинки. Растрепанные волосы рассыпались по спине. Не обратив внимания на Бенедикта и не оборачиваясь, она бросила несколько слов на итальянском — языке, который Бенедикт знал достаточно хорошо, чтобы изумленно вскинуть брови. Подобные слова из уст дамы!
В дверях появился Ричард, поспешно застегивавший помятые брюки:
— Изабелла, подожди! Не будь такой беспощадной, ангел!
Изабелла развернулась и ткнула длинным тонким пальцем в грудь Ричарда:
— Нет! Больше я тебя не буду ждать! Можешь убираться к дьяволу, Рейли!
С этими словами она протиснулась мимо Бенедикта и поспешила к лестнице, непрерывно сыпля красочными итальянскими ругательствами, стекавшими, как вода, с рубиново-красных губ.
Все еще приросший к месту, Бенедикт смотрел на старого друга.
— Вижу, по-прежнему умеешь обращаться с женщинами.
Несколько мгновений Ричард недоуменно смотрел на него, прежде чем широко улыбнуться:
— Черт побери, Хастингс, какая кошка притащила сюда твой драный зад?
Сам вид старого друга, того, кому ты небезразличен, был подобен лучику света, проникшему во мрак сердца Бенедикта. Скрестив руки, он насмешливо вскинул бровь:
— Знаешь, я не уверен, что чувствую себя непринужденно, беседуя с полуобнаженным мужчиной. Не считаешь, что нужно хотя бы выглядеть прилично, прежде чем комментировать состояние моего зада?
Ричард с отрывистым смехом поманил Бенедикта за собой:
— Заходи. Не терпится узнать, что привело тебя к моему порогу после почти двух лет отсутствия.
Он привел Бенедикта в маленькую гостиную и показал на хрустальные графины на буфете:
— Налей чего-нибудь, хорошо? А я пока найду недостающие предметы одежды. Прости, что назвал тебя Хастингсом. Иногда я забываю, что теперь ты предпочитаешь просто Бенедикт.
— Можешь называть меня как хочешь, при условии, что наденешь рубашку.
Но он был рад, что Ричард помнит. Он не любил называться фамильным именем: оно, казалось, давало родным больше власти над ним, как бы странно это ни звучало. Но зачем носить имя отца, если тому было совершенно безразлично, жив второй сын или давно в могиле? Конечно, это вряд ли имеет значение, поскольку отец давно мертв, но теперь Бенедикт больше, чем всегда, хотел… жаждал оказаться подальше от своей семейки.