Я открываюсь перед двумя Незнакомцами. Одного я знаю, другого нет. Каждая грань моей личности, мои мечты, кошмары, внутренние монологи. Всё здесь. И они всё это забирают. Кусочек за кусочком их руки забирают часть меня, словно я пазл, который нужно собрать, а затем убрать в коробку. Детали перепутаны в хаосе, и сама картинка забылась за давностью лет самого изображения и погнутых краёв. Теперь невозможно всё это собрать воедино. Слишком много раз они были соединены вместе неверно.
Мужчины на время скрываются из виду, и я могу вздохнуть, хотя мне всё ещё кажется, что я задыхаюсь. Открываю рот шире, втягиваю воздух, и чужие губы находят мои. Открываю глаза и повязки уже нет, рядом с моим лицом ‒ лицо Джеймса. Я пытаюсь оттолкнуть его прочь, но руки проходят сквозь его тело. Его язык борется с моим, я участвую в этом без согласия. Не могу контролировать себя. Чувствую руки в своих руках, словно я перчатка, и внезапно осознаю, что Незнакомец склоняется через моё плечо. Его руки проникают в мои. Я могу видеть, как резко дёргаются его руки, мои дёргаются одновременно, и тогда он принуждает меня раздевать Джеймса, расстегивая пуговицы на его рубашке. Наверняка он заплатил за эту грёбаную рубашку пятьсот долларов. Нет, его мертвый отец оплатил её. Я борюсь и сопротивляюсь, но Незнакомец во мне и не отпускает меня.
Я вытаскиваю себя из своего сна и своей постели, колотя по стене и цепляясь за воздух, пока не ударяюсь головой о лампу. Она падает и разбивается о ковёр. И, слава Богу, я просыпаюсь.
Наклонившись, поднимаю лампу, действуя в темноте на ощупь, и возвращаю её на место. Включив свет, щупаю шею. Она вся в поту. Великолепно. Я вся буду в беспорядке, если не позабочусь об этом.
В ванной включаю горячую воду. Споласкиваю руки и приглаживаю волосы. Изучив свой помятый вид, я понимаю, что всё не так плохо. Если бы я выглядела, словно смятый персик, не было бы никаких развлечений в отеле. Все бы узнали. Придётся сказать, что я была в бойцовском клубе.
Но что за чёрт с моим сном? Не удаётся его восстановить. На самом деле и не горю желанием. Я наполняю стакан водой из-под крана и принимаю две таблетки снотворного. Не хочу возвращаться в такой сон.
Я заползаю обратно в кровать и пялюсь на лампу, словно она похожа на те, что снились мне. Снова натягиваю ледяную маску, несмотря на то, что её стоило бы называть тёплой. Простыней вытираю несколько капель воды с лица, прежде чем снова заснуть. И в этот раз без сновидений.
Наступивший день пасмурный. По настоянию утренней тревожности я сажусь и сминаю постельное белье.
Я одеваюсь и снова стягиваю волосы в тугой пучок на затылке. Изучая свою работу в отражении зеркала, поворачиваю голову и вижу результат разрушительных действий Незнакомца и его лезвия. Пара торчащих прядей, слишком коротких, чтобы быть убранными в прическу. Они выглядит так же вызывающе, как и засос. Я надавливаю на них, пытаясь представить, что они исчезают.
Приехав на работу одной из первых, я не выхожу из машины и даю себе чуть больше времени просто подышать и позволяю обогревателю согревать пальцы на ногах немного дольше. Высокие каблуки обязательны, несмотря на то, что это явно противоречит моему стремлению выглядеть на работе максимально мужеподобно. Если не буду носить обувь на каблуке, буду казаться отчаянно невысокой, а я заметила, что тогда мужчины говорят со мной сверху вниз. Не физиологически, а будто я ребенок. Они всегда смотрят так, будто им нужно врезать по лицу. Они все выглядят так, словно хотят упасть на колени и спросить у меня, сделала ли я свою домашнюю работу.
Я чувствую пульсацию в голове и сжимаю виски, пытаясь остановить всё нарастающее расстройство. Глубоко вдыхаю... и выдыхаю. Бросаю быстрый взгляд в зеркало заднего вида, чтобы успокоить свои нервы, но в то же время и разочароваться. На заднем сидении нет ничего странного. Какая жалость.
Я захожу в офис, поднявшись на лифте, и Гвен останавливается поздороваться со мной. Хочу оттолкнуть её, но она выглядит слишком возбужденной, чтобы я просто смогла отделаться от неё, как обычно.
– В чём дело?
Гвен скрипит бумагой, что держит в руках.
– У тебя встреча с Джеймсом Пирсом сегодня в два.
Гвен вздрагивает, а у меня в голове снова возникает ощущение пульсации. Должно быть, я наградила её красноречивым взглядом, сочетающим в себе удивление, разочарование, бешенство и раздражение. Да, он много в себе сочетал, но я не собираюсь доводить её до сердечного приступа.
– Я не помню, чтобы вносила в расписание какую-то встречу с ним.
– Ты и не вносила, – она запинается, словно я тяну к ней руки. Пытаюсь смягчить проявление своей эмоциональности, но я слишком взвинчена, и жду, когда она закончит свою мысль. – Он пришел раньше тебя и настоял, чтобы я внесла его в расписание. Я отказалась, вы… ты всегда велела мне, но он... сделал кое-что.
– Что он сделал? – я нагибаюсь к ней ближе и осматриваю её в поисках синяков или любых других отметин.
– Он не сделал ничего... ничего существенного. Он повторил всё и так посмотрел на меня. – Она отшатнулась, но не от моего взгляда, а от своих воспоминаний. – Точно так же, как сейчас посмотрела на меня ты. Я испугалась.
– Гвен... – начинаю я говорить. Прежде чем заканчиваю, она пододвигает к моим рукам записку.
– Он сказал мне передать это тебе. Я не читала.
Это листок из блокнота, сложенный в квадрат. Мы что, в старшей школе? Я убираю записку в карман и киваю ей.
– Я позабочусь об этом.
– Мне жаль…
Я захлопываю двери своего кабинета и убеждаюсь, что жалюзи тоже закрыты. Сажусь за стол и бросаю сумку на его поверхность. Вытаскиваю записку и разворачиваю её, не уверенная, почему моё сердце так сильно бьется. Потому что это напоминает мне школу? Словно маленький секрет, который могу знать только одна я? Идиотизм. Я никогда не получала записочки в школе, а когда всё же получала, это оказывались лишь сплетни.
Загибы острые и жёсткие. Слова под ними тяжело разобрать. Стандартный формат письма, без наклона, безлико. Содержание гласит, как он взволнован тем, что покончит с моей компанией и начнёт с уничтожения таких бесполезных должностей, как моя. Также он уверен, что работу я получила через благотворительный минет, и что совсем не так очаровательна, когда смываю косметику. Я внимательно просматриваю каждое слово трижды, чувствуя, как сердце ускоряет ритм с каждым прочитанным высказыванием. Я могу слышать, как он всё это диктует. Размышляю над тем, как он заставляет кого-то писать это, лишь бы посмотреть, как они трясутся, когда он продолжает вдаваться во всё более и более подробные описания. Он написал, что хочет разнести здание снизу доверху, а когда доберётся до меня, то запрёт в моём кабине и отымеет на моём столе. Что он не позволит мне уйти со словом «нет» на устах. Что он знает, как я хочу этого. Что он собирается распробовать меня на вкус.
Я таращусь на эту записку, и мои руки трясутся от ярости. Пелена гнева застелила мне глаза. Я сильно сжимаю листок, давя его, будто убиваю паука. Разрываю его на мелкие кусочки. Кричу, делая каждый надрыв, убеждаясь, что делаю текст неразборчивым. Кучка нечитаемого письма и просто угрожающая бумага приземляется на стол. Хлопаю руками по его поверхности, прежде чем смести все маленькие кусочки на пол. Они рассеиваются облаком из волокон и чернил, витая в воздухе и пролетая через весь кабинет. Я уверена, что проделала всё это не тихо, но мне насрать. Кем этот хер себя возомнил? Никто так со мной не разговаривает.
Никто.
Почему он прислал мне что-то настолько, блядь, агрессивное? Что-то настолько оскорбительное и вульгарное? На его печатном бланке! Но уже слишком поздно. Доказательства разбросаны по всему моему кабинету, как пепел, выметенный из камина. Я качаю головой и во лбу так пульсирует, словно в него вогнали что-то острое. Роняю голову на руки, разместив локти на столе. Господи Иисусе. Наверняка он знал, что я уничтожу записку, как только увижу её.