— Слушай меня! Внимательно слушай! — продолжала шептать старуха, выпустив мешочек из рук и костлявыми пальцами больно схватив женщину за локоть, заставив ту низко наклониться над ней, приблизив свои ссохшиеся губы женщине к уху, — мне на тебя, сука, все равно, что ты сдохнешь или нет. Мне до этого нет дела. И знаю я, что и сынок мой — пропащий. Да, пропащий. Признаю… признаю… Но девочку маленькую жалко… Мою крохотулечку… Кровиночку… Жеребеночка моего… — тут, к удивлению снохи, голос бабки дрогнул, и ей показалось, что старуха, никогда не позволявшая себе показывать кому-либо свою слабость, была готова заплакать…
— Бабушка, я слушаю, говорите, — ответила женщина, по заученной привычке проглотив оскорбления в свой адрес, и чувствуя, что старуха готова ей сказать что-то действительно важное.
— Гадала я на камнях моих, в тот вечер, когда ударило меня давлением. Открывала я будущее, смотрела, когда умру и что будет с сыном моим после смерти. Хотела еще тебя проверить, сука, будешь ли ты верна моему сыну или сбежишь от него со всем нажитым. Но открылось мне другое. Страшное! Слушай меня внимательно и запоминай! Камни ложь не говорят. И сказали мне камни, что скоро будет на земле большая порча. Даже больше то, что сейчас творится. Темнота опустится. Солнце почернеет. И люди все будут сильно болеть. И никто не сможет вылечиться. И станут от этой хвори люди зверями, питающимися плотью, страшными дьявольскими демонами… И не останется больше ничего на Земле, только смерть и страдания. И будут бродить стаи этих зверей в поисках оставшихся людей, чтобы насыщаться ими…
Услышав подобные откровения старухи, сноха невольно отпрянула, решив, что бабка все же не в себе, раз говорит подобную нелепицу.
— Поди, сука, сюда, и слушай меня, — вновь схватила старуха ее за локоть на удивление сильными твердыми пальцами, опять притянула к себе, и зловещим шепотом продолжала, — я отсюда уже не выйду, конец тут мне, и сыну моему конец, я знаю… Пусть… Но ты спаси внучку! Только спаси мою внучку. Заклинаю тебя! Умоляю! Только на тебя надежда… Пожалуйста, последняя просьба моя к тебе… Не откажи! Знаю, что суровой к тебе была… Но как по-другому?!! Ну прости меня! Хочешь на колени встану перед тобой!?? Хочешь?!! — жалобно запричитала старуха, дёрнувшись под одеялом в безуспешной попытке сползти с кровати, — а не послушаешь меня и погубишь девочку, — голос старухи снова стал твердым и угрожающим, — то знай, что с того света тебя достану и отомщу, сука ты окаянная…
На этот раз сноха резко отбросила руку старухи и подальше отошла в сторону от кровати. Старуха же попыталась дернуться за ней, но не смогла сдвинуться с места, продолжая бормотать сухими губами, сверля сноху злобным безумным взглядом.
Постояв в нерешительности на месте несколько секунд, женщина, не сказав старухе больше ни слова и не прислушиваясь к ее бредням, решительно подошла к тумбочке, достала из сумки банки с едой, вывалила содержимое в пару казенных, оставленных кем-то на тумбочке тарелок, а после бросилась с пустой сумкой к выходу из палаты. Пробежала через длинный коридор к выходу из отделения, рванула на себя дверь, обнаружив дочь послушно ожидающую ее на выходе, схватила ту за руку и направилась к лестничному пролету по направлению вниз.
Когда они выбрались из здания больницы, то женщина заметила, как к ней приближается молодая девушка в маске и с микрофоном в руке, а позади нее показался долговязый парень с видеокамерой на плече.
— Здравствуйте. Вы не будете против ответить на несколько вопросов для зрителей КТК? — спрашивает та у нее.
— Нет! Нет!!! — испуганно отстраняется от журналиста женщина, резко дергая девочку за руку, — не волочись! Быстрее! — командует она дочери. Обернувшись назад, она замечает, что девочка держит повязку в руках. Женщина замирает. Ее глаза над маской расширяются. — Не снимай это!!! Не снимай!!! Одень обратно!!! — кричит она, выхватывает маску из рук дочери и крепко завязывает ее на лице девочки…