- Но, возможно, какие-то бумаги хранились в другом месте?
- Я не знаю.
Торн был в отчаянии, а монашка пожала плечами, показав, что ей больше нечего сообщить.
- Послушайте, - сказал Торн. - Для меня это очень важно. Я здесь усыновил ребенка, и мне нужны сведения о его рождении.
- Здесь не было усыновлений.
- ОДНО здесь было. То есть это было не совсем усыновление...
- Вы ошибаетесь. У нас все усыновления проходят в Агентстве по делам освобождения от ответственности и оказания помощи.
- У вас сохранились записи о рождении? Вы храните документы о детях, которые здесь рождаются?
- Да, конечно.
- Может быть, если я назову число...
- Бесполезно, - прервал его Дженнингс. Он подошел к Торну, и тот увидел на его лице выражение крайнего разочарования.
- Пожар начался именно в зале документации. В подвале, где лежали все бумаги. Потом огонь распространился вверх по лестнице, и третий этаж превратился в ад.
- Третий этаж?..
- Родильное отделение, - кивнул Дженнингс. - Остался один пепел.
Торн поник и прислонился к стене.
- Извините меня... - сказала монашка.
- Подождите, - попросил ее Торн. - А служащие? Наверняка ведь КТО-ТО выжил.
- Да. Немногие.
- Здесь был один высокий мужчина. Священник. Настоящий великан.
- Его звали Спиллетто?
- Да, - возбужденно ответил Торн. - Спиллетто.
- Он был здесь главным.
- Да, главным. Он...
- Он выжил.
В сердце Торна вспыхнула надежда.
- Он здесь?
- Нет.
- А где же?
- В монастыре в Субьяко. Многих пострадавших отправили туда. Многие умерли там, но он выжил. Я помню, говорили, что это просто чудо, ведь во время пожара он был на третьем этаже.
- Субьяко? - переспросил Дженнингс.
Монашка кивнула.
- Монастырь Сан-Бенедетто.
Кинувшись к машине, они сразу же начали рыться в картах. Городок Субьяко находился на южной границе Италии, и чтобы попасть туда, пришлось бы ехать на машине всю ночь. Таксисту нарисовали маршрут на карте красным карандашом, чтобы он мог спокойно ехать, пока они будут спать.
Монастырь Сан-Бенедетто был наполовину разрушен, но огромная крепость сохранила свою мощь и величие. Она веками стояла здесь, на юге Италии, и выдержала не одну осаду. Во время второй мировой войны немцы, занявшие монастырь под штаб, казнили в нем всех монахов. В 1946 году сами итальянцы обстреляли его из минометов, как бы в отместку за зло, происходившее в его стенах.
Несмотря на все испытания, Сан-Бенедетто оставался священным местом, величественно возвышаясь на холме, и эхо молитв в течение веков пропитало его стены.
Маленькое, забрызганное грязью такси подъехало к стенам монастыря. Шоферу пришлось расталкивать уснувших пассажиров.
- Сеньоры?
Торн зашевелился. Дженнингс опустил стекло и вдохнул утренний воздух, озираясь по сторонам.
- Сан-Бенедетто, - пробурчал усталый шофер.
Торн протер глаза и увидел величественный силуэт монастыря на фоне красноватого утреннего неба.
- Посмотри-ка туда... - прошептал Дженнингс в благоговейном страхе.
- Нельзя ли подъехать поближе? - спросил Торн.
Шофер отрицательно мотнул головой.
Предложив ему выспаться, Торн и Дженнингс побрели дальше пешком и скоро оказались по пояс в траве, вымочившей их до нитки. Идти стало трудно, одежда не соответствовала такой прогулке: она постоянно липла к телу, пока они пробивались вперед через поле. Тяжело дыша, Дженнингс на секунду остановился, взял камеру и отснял полпленки кадров.
- Невероятно, - прошептал он. - Невероятно, черт возьми.
Торн нетерпеливо оглянулся, и Дженнингс поспешно догнал его. Они пошли вместе, прислушиваясь к собственному дыханию и к далеким звукам пения, как стон, доносящимся изнутри монастыря.
- Как много здесь грусти, - сказал Дженнингс, когда они подошли ко входу.
Звук внушал трепет, монотонное пение исходило, казалось, от самих стен, в каменных коридорах и арках. Они медленно продвигались вперед, оглядывая окружающее пространство и пытаясь обнаружить источник звука.
- Я думаю, сюда, - сказал Дженнингс, указывая в сторону длинного коридора. - Посмотри, какая грязь.
Впереди виднелась коричневая тропинка. Люди, ходившие здесь многие столетия подряд, ногами протерли в камне ложбинку, и во время ливней сюда стекала вода. Тропинка вела к огромной каменной ротонде с закрытой деревянной дверью. Они подошли поближе, и пение стало громче. Приоткрыв дверь, Торн и Дженнингс с благоговением уставились на происходящее внутри ротонды. Казалось, они неожиданно перенеслись в средневековье, так сильно ощущалось присутствие Бога и духовной святости. Они увидели просторный древний зал. Каменные ступени вели к алтарю, на котором возвышался деревянный крест с фигурой распятого Христа, высеченной из камня. Сама ротонда была сложена из каменных блоков, украшенных виноградными лозами и сходившихся в центре купола. Теперь с вершины купола пробивался солнечный свет и освещал фигуру Христа.
- Священное место, - прошептал Дженнингс.
Торн кивнул и продолжал осматривать помещение. Взгляд его упал на группу монахов в капюшонах, стоящих на коленях и произносящих молитву. Пение их было очень эмоциональным, оно то затихало, то усиливалось. Дженнингс достал экспонометр и в полутьме попытался разобрать его показания.
- Убери, - прошептал Торн.
- Надо было захватить вспышку.
- Я сказал, убери это.
Дженнингс взглянул на Торна с удивлением, но повиновался. Торн выглядел чрезвычайно расстроенным, - у него дрожали колени, будто тело приказывало опуститься на них и принять участие в молитве.
- С тобой все в порядке? - шепнул Дженнингс.
- ...Я католик, - тихо ответил Торн.
Вдруг взгляд его застыл, уставившись куда-то в темноту. Дженнингс увидел инвалидное кресло-коляску и сидящего в нем неуклюжего человека. В отличие от остальных, стоящих на коленях с опущенными головами, этот в коляске сидел прямо, голова его словно окаменела, руки были выгнуты, как у парализованного.
- Это он? - шепнул Дженнингс.
Торн кивнул, глаза его широко раскрылись, как от дурного предчувствия. Они подошли ближе, и Дженнингс поморщился, когда увидел лицо инвалида. Половина его была как будто расплавлена, мутные глаза слепо смотрели вверх. Вместо правой руки из широкого рукава торчала изуродованная культя.
- Мы не знаем, может ли он видеть и слышать, - сказал монах, стоящий рядом со Спиллетто во внутреннем дворике монастыря. - После пожара он не произнес ни слова.
Они находились в заросшем саду, который был завален осколками статуй. После окончания службы монах вывез коляску Спиллетто из ротонды, и оба путешественника последовали за ними.
- Братья за ним ухаживают, - продолжал монах, - и мы будем молиться за его выздоровление, когда кончится епитимья.
- Епитимья? - спросил Торн.
Монах кивнул.
- "Горе пастуху, который покидает своих овец. Пускай же правая рука его иссохнет, а правый глаз его ослепнет".
- Он согрешил? - спросил Торн.
- Да.
- Можно спросить, как именно?
- Он покинул Христа.
Торн и Дженнингс удивленно переглянулись.
- Откуда вам известно, что он покинул Христа? - спросил Торн у монаха.
- Исповедь.
- Но он не разговаривает.
- Это была письменная исповедь. Он может шевелить левой рукой.
- И что это было за признание? - не отступал Торн.
- Можно мне узнать причину ваших расспросов?
- Это жизненно важно, - искренне признался Торн. - Я умоляю вас о помощи. На карту поставлена жизнь.
Монах внимательно посмотрел на Торна и кивнул.
- Пойдемте со мной.
Келья Спиллетто была совсем пуста: только соломенный матрас и каменный стол. От вчерашнего ливня на полу осталась лужа воды. Торн заметил, что и матрас был влажным. Неужели, подумал он, все они терпят подобные лишения, или же это было частью епитимьи Спиллетто?