В этот год Кальв проявил особую заботу о том, чтобы все было сделано наилучшим образом.
Весной пришли слухи о том, что король Олав покинул Гардарики, где он находился с тех пор, как сбежал из Норвегии. Говорили, что он теперь направляется на запад.
Думая о том, что он может погибнуть в предстоящем сражении, Кальв решил оставить хозяйство Сигрид и детям в наилучшем состоянии.
Дети… Кальв не мог отрицать, что был несколько разочарован, когда среди зимы Сигрид родила дочь.
Он хотел назвать ее Торой в честь своей матери, но Сигрид упросила его дать девочке имя в честь святой. И ее назвали Суннивой.
Суннива дочь Кальва, думал он. Это звучало не очень привычно; ему не нравились эти новые имена. Тора было бы лучше. Но он присутствовал при рождении ребенка и поэтому не мог отказать ей в ее просьбе. И в глубине души он не считал это имя плохим. В честь его матери была уже названа дочь Торберга. Да и ребенок не менялся оттого, какое имя ему придумывали; к тому же было совсем неплохо для девочки иметь заступницей святую Сунниву.
В любом случае девочка была красивой и здоровой, хотя Кальв был несколько удивлен, откуда у нее такие черные глаза. Но он успокоился, когда Сигрид сказала, что мать ее была темноглазой.
Кальв гордился своей дочерью; и вскоре он уже перестал сожалеть о том, что это не сын. К тому же он думал, что сыновья могут родиться и потом; если у них есть один ребенок, то может быть и больше.
Он считал, что на Сигрид благотворно подействовало рождение дочери. В последнее время она стала спокойнее, в ней появилась мягкость и заботливость, которых он раньше в ней не находил. Он полагал, что это также связано с его отходом от короля Олава, на которого она была так зла.
Он вспомнил, как приехал однажды весной из датского похода; ему было так скверно, что он сознательно напивался — и не один раз, — чтобы только избежать ее упреков.
Теперь же он снова начал разговаривать с ней о многих интересующих его вещах, как это бывало в первые годы их женитьбы. Он находил у нее мудрость и здравый смысл и нередко советовался с ней, в особенности, когда дело касалось принятия важных решений.
Она стала добрее и к другим; стала проявлять заботу о бедных и страждущих в деревне. И Кальва это тоже радовало, поскольку это укрепляло его добрую славу в округе.
Когда же дело касалось короля Олава, она оставалась по-прежнему неумолимой, он заметил это ясно, когда речь зашла об отъезде короля из Гардарики. И он старался не посвящать ее в свои мысли о короле.
Кальв подошел к кузнице.
Внутри был только Гутторм, если не считать раба, раздувающего для него меха, придурка, на которого никто не обращал внимания. Гутторм делал большую часть кузнечных работ в хозяйстве. Он был хорошим кузнецом, хотя и не самым искусным.
Теперь он занимался отбивкой кос, готовя их к предстоящему сенокосу.
— Что нового о продвижении Олава? — спросил он, увидев Кальва.
— Он должен быть еще в Свейе, — ответил Кальв. — И говорят, что он получил подкрепление от шведского короля Энунда.
— Я надеюсь, что обменяюсь с ним ударами меча, если он сунется в Трондхейм, — сказал Гутторм. Он взял щипцами косу и примерился к острию.
— С тебя станется, — сказал Кальв. — Хотя лично я думаю, не будет ли лучше, если король Кнут поставит на защиту страны свое датское войско. И если Олав приведет с собой шведов, мы, норвежцы, останемся в стороне и предоставим им возможность убивать друг друга.
— Не очень-то ты горишь желанием выступить против короля Олава, — сказал Гутторм, откладывая в сторону косу, чтобы она остыла. Потом положил на огонь другую, осмотрел следующую.
Некоторое время Кальв стоял и молча смотрел на него. Гутторм работал быстро; и вот еще одна коса была готова.
В последнее время Кальв близко сошелся с Гуттормом. И он очень высоко ценил его как человека, на которого можно всегда положиться и с которым можно говорить обо всем, не опасаясь, что он расскажет об этом кому-то.
Думая об этом, он невольно улыбнулся. Ему досталось от Эльвира так много: хозяйство, вдова, сыновья, власть во Внутреннем Трондхейме и вдобавок ко всему его лучший друг!
— Я не уверен в том, что моя любовь к королю Кнуту намного сильнее, чем к Олаву, — наконец сказал он. — И мало надежд на то, что Кнут сдержит обещание, данное мне в Англии в прошлом году, что хочет сделать меня ярлом. Он пообещал то же самое Эйнару Брюхотрясу.
— Я слышал об этом, — сказал Гутторм. — Но Тамбарскьелве получил отказ, когда после того, как Хакон ярл утонул, он отправился к Кнуту и потребовал, чтобы тот выполнил свое обещание.
— Я слышал, что он получил более, чем отказ, — сказал Кальв. — Король сказал ему, что вообще не хочет иметь ярла в Норвегии; он хочет послать сюда своего сына Свейна в качестве короля. И от этого мне станет не лучше, чем Эйнару.
— Это верно, — заметил Гутторм. Он принялся закалять косы, хорошенько разогрев их.
— Некоторые говорят, что Хакон ярл погиб не на море, — продолжал Кальв. — Говорят, что когда он осенью прошлого года отправился из Англии на Окрнеи с известием для короля Кнута, он был убит по приказу короля.
— Подобные слухи не усиливают доверия людей к Кнуту, могу за это поручиться.
— Да, — сказал Кальв. Он долго стоял и молчал, потом произнес: — Последнее время я думаю о том, не лучше ли будет нам выторговать у Олава подходящие для нас условия, чем ждать их от такого лживого короля, как Кнут.
— Как тебе известно, у меня свой счет с королем Олавом, и я думаю, у тебя тоже, после того, как он убил твоих приемных сыновей, — сказал Гутторм, не глядя на Кальва и продолжая заниматься своим делом.
— Четверо моих братьев служат Олаву, — сказал Кальв. — И поскольку король Кнут склонен обманывать меня так же, как и Олав, чаша весов клонится к последнему.
— Я понимаю, — сказал Гутторм. — И я не осуждаю тебя за это.
Когда они через час вышли из кузницы, начался дождь, и Кальв подумал о недоделанной крыше над старым залом.