— Случилось что-нибудь необычное? — спросила Сигрид. Она достаточно насмотрелась уже на кровь и раны, и у нее не было желания выслушивать подробное описание схватки.
— Да, — сказал он. — Несмотря на то, что король Олав погиб в сражении, он не проиграл борьбу.
— Как это могло получиться? — с невесть откуда взявшимся любопытством спросила Сигрид.
— Я был совсем близко от короля, когда он был ранен в ногу, — начал Кальв. — Рана была не опасной, она была куда меньше теперешней моей.
Указав на свою ногу, он продолжал:
— Насколько я понимаю, у него не было причин прекращать битву, да и слабым он никогда не был. Но внезапно он остановился и обратил лицо к небу, словно забыв о кипящем вокруг него сражении. Глядя на него, я и сам чуть не забыл о битве, и мне с трудом удалось уклониться от удара меча и навеки усмирить того, кто пытался это сделать. И когда я снова посмотрел на короля, он стоял, прислонившись к камню. Отбросив далеко в сторону меч, он сложил в молитве руки.
Лицо его сияло. Я мог бы зарубить его на месте, но у меня рука не поднималась убить его, хотя дело здесь касалось и моей жизни.
— И тогда Турир проткнул его копьем?
— Да. Но я был слишком занят тогда обороной, чтобы разобраться в случившемся.
Сигрид ничего не сказала. Если бы раньше Кальв сказал ей, что не захотел убивать короля, как это подобало ему в сражении, она назвала бы его трусом.
— Не знаю, мог бы я убить его, если бы Турир не сделал этого, — сказал Кальв. — Он отпустил ее, сел на постели, уставился в темноту. — Он ведь оставил меня в живых, когда я был в его руках… Это было на него так непохоже, — задумчиво добавил он. — Во время сражения вдруг стало темно. Казалось, что надвигается ураган, но ни одной капли дождя не упало на землю.
— А здесь был дождь, — сказала Сигрид.
— Значит, это было обычное ненастье, — с облегчением произнес Кальв. — Многие были напуганы во время сражения, думая, что это знамение.
— Интересно, где теперь Турир, — немного помолчав, спросила Сигрид. — Я-то надеялась, что он заглянет сюда, прежде чем отправиться на север.
— Если бы он собирался это сделать, он бы уже был здесь.
— Финн Харальдссон вышел невредимым из битвы?
— Думаю, что да. Он сам снаряжал свой корабль обратно.
— Значит, из наших близких погиб только Гутторм.
— Я потерял Колбьерна, моего брата, — тихо произнес Кальв. Из его горла вырвался приглушенный всхлип.
Сигрид вспомнила, как ему не хотелось сражаться со своими братьями; она догадывалась, что он считает себя виновным в смерти Колбьерна.
Она притянула его к себе, спрятала его лицо у себя на груди. Она не знала сама, какие чувства испытывает к нему: сострадание, сочувствие или что-то вроде любви. Она понимала только, что должна помочь ему. И теперь уже речь не шла о том, был ли он слабее или сильнее ее, был ли он для нее тем, кем был для нее Эльвир. Достаточно было того, что он был самим собой.
И когда напряжение его ослабло и он стал отвечать на ее ласки, она заплакала, понимая, что ее грех всегда будет разделять их.
Турир Собака не мог отправиться на север, не погостив в Эгга. Он прибыл через два дня после приезда Кальва; он объяснил, что был в Инндалене, где следил за тем, чтобы во время бегства в Свейю королевская дружина не занималась грабежами и поджогами.
Финн Арнисон не скрывал своего мнения по поводу приезда Турира, но тот не обращал внимания на его ругань. Сразу после приезда Турир отправился в Стейнкьер, чтобы переговорить со священником Энундом.
Энунда дома не оказалось; Турир ждал его до самого вечера. И когда священник пришел, они вместе отправились в Эгга.
Когда они пришли, в зале было полно народа, и Энунду освободили место возле хозяйского стула; Турир сел рядом со священником.
Сигрид удивилась, увидев их вместе, но, судя по выражению лица Энунда, произошло нечто необычное. Сделав полагающийся гостям глоток пива, Энунд обратился к Кальву:
— Ты знаешь, что Турир был ранен в руку во время сражения?
— Я видел у него на руке кровь, — сказал Кальв. — А что?
— Ты видел его рану?
— Я не особенно присматривался.
— Кто-нибудь другой видел ее? — спросил Энунд, переводя взгляд с одного человека на другого. Но никто не отвечал.
— А почему ты спрашиваешь? — поинтересовался Торберг Арнисон, лежа на скамье и приподнявшись на локте.
— Если хочешь, расскажи им все сам, — сказал священник Туриру.
— В этом нет нужды, — ответил Турир.
Больше об этом не было сказано ни слова. Собравшиеся говорили мало и рано разошлись спать.
На следующий день, сразу после завтрака, Сигрид пошла к Туриру; она хотела узнать, в чем дело. И они направились по тропинке, пройдя мимо Кальва.
Они говорили о многих вещах. Но когда Сигрид пробовала завести разговор о его ране, он уходил от него.
Он принялся рассказывать о том, кто участвовал в сражении и на чьей стороне и кто не участвовал. Большинство имен, которые он называл, были Сигрид незнакомы. Но она вздохнула с облегчением, когда он сказал, что Сигвата Скальда не было в королевской дружине. Эйнар Брюхотряс тоже не участвовал в сражении, сказал он. Он еще не вернулся домой из своей поездки к королю Кнуту.
— Наверняка он выжидает, как сложатся дела у короля Олава в Норвегии, — сказала Сигрид.
— Это уж точно! — засмеялся Турир.
Потом он стал рассказывать про Бьяркей, о своем сыне Сигурде. Он женился на исландке, дочери Снорри Доброго. Ее зовут Ауд, и до этого она была замужем за одним исландцем, но потом развелась с ним.
— По какой причине? — спросила Сигрид.
— Я не знаю подробностей этого дела, — ответил Турир. — Говорят, что они бросали друг в друга подушками, но муж ее пришел в ярость, и все закончилось тем, что они стали бросать друг в друга камни.
— Похоже, она тоже была сумасбродкой. Ты думаешь, Сигурд сможет поладить с ней?
— Это его дело. Он хотел получить ее во что бы то ни стало, хотя она и старше его.
Сигрид снова попыталась перевести разговор на ранение Турира, но он продолжал рассказывать о Бьяркее. В конце концов она спросила его напрямик: