Маликон со свистом выпустил сквозь зубы воздух, страстно мечтая разорвать кого-нибудь голыми руками. Но, поскольку источник раздражения уже удалился, а никого другого поблизости не было, эльф резко развернулся и скрылся в одном из домов, цедя сквозь зубы страшное ругательство. Корвин, помедлив, последовал за ним, изящно выматерив про себя всю Заставу, проклятых Стражей, их дурацкие шутки и собственное невезение, которое не позволяло просто так взять и надавать им по шее: Владыка будет не в восторге, если дело окажется проваленным из-за чьей-то несдержанности. А вставать у него на пути… нет уж, лучше терпеть издевательства смертных, чем узнать, насколько горяч бывает Огонь Жизни, вырвавшийся на волю по твою душу.
Атталис и Аззар, не сговариваясь, заняли второй дом. Леди Мирена, надув красивые губки, проследовала в третий. А молодой Хранитель вместе с более благоразумным лером Сартасом отчего-то остались снаружи. Немного поколебались, покосились друг на друга и по сторонам. Но затем, подумав, все же присели на бортик фонтана и с одинаково задумчивым выражением на красивых лицах завязали тихий разговор.
Кажется, им было, о чем поговорить.
Глава 3
…Просыпаться мучительно не хотелось. В теле поселилась отвратительная слабость, кости ломило, голова разрывалась от боли, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Перед глазами все плыло и безобразно двоилось, и временами начинало казаться, что жуткий кошмар еще не кончился. Что он вот-вот снова вернется на проклятую поляну, к убитому другу и наставнику, обгорелым до неузнаваемости деревьям, кучам серого пепла на выжженной дотла земле и к отчаянно плачущей девушке с бездонными синими глазами…
Тир со стоном пошевелился, не совсем понимая, что происходит. Во рту было сухо, как в пустыне, веки нещадно жгло, в ушах стоял неумолчный гул, как от громадного осиного роя, вздумавшего поселиться в его несчастной голове. Все тело болело, стонало и отчаянно ныло, будто его избивали, как минимум, трое суток. Затем безжалостно пытали, жгли и резали, а потом с размаху швырнули в каменные казематы, на съедение голодным хмерам. И те тоже успели внести свою лепту в сегодняшнее отвратительное самочувствие: славно погрызли его измученную тушку своими острыми зубами.
— Милле… — шевельнулись бескровные губы, и в тот же момент что-то влажное коснулось лица.
Эльф судорожно сглотнул, слегка ожив от проникшей в горло холодной влаги, и даже попытался открыть глаза, не совсем понимая, где он и что произошло. Сон это или бред. Кошмар или уже реальность. Но льющаяся сверху вода была нужнее, поэтому пришлось обождать с расспросами и жадно глотнуть снова.
— Тир? Тир?!
— Милле! — вздрогнул эльф, узнав мелодичный голос, а потом с невыразимым облегчением прижался щекой к прохладной ладошке девушки, понимая только одно: живая! Она действительно живая. Ее не тронули, не успели, не поранили.
— Тир, как ты? Ответь, пожалуйста! Тир, Тир…
— Живой… вроде бы, — хрипло и неуместно рассмеялся он, с благодарностью ощущая мягкие пальчики на висках, от которых шло блаженное, исцеляющее тепло. Боги, как же рядом с ней хорошо! Как уютно и спокойно! Безмятежно, будто в родном Лесу. Милле… маленькая Милле… до чего же ты стала похожа на мать!
Мягкое тепло буквально вливало в него новую жизнь, на глазах возвращало блеск глазам, румянец на неестественно бледные щеки, наполняло прежней силой измученное тело, убирало боль, смывало все следы недавнего ужаса. Оно буквально возвращало его к жизни. А она все гладила и гладила его руки, лицо, волосы, обнимала и со слезами повторяла:
— Тир… ты живой… ох, Тир…
Он не знал, сколько минут или часов лежал так, вбирая в себя это восхитительное чувство единения. Не ощущал времени и не понимал, каким образом случилось то, что случилось. Но в какой-то момент в голове что-то щелкнуло, коварная память вернулась к нему полностью, руки смогли шевелиться, а уставшие и выжженные дотла глаза начали, наконец, различать тусклый свет. Острые уши осторожно шевельнулись, улавливая необычные звуки, красиво вылепленные ноздри затрепетали, вбирая в себя новые ароматы. Тир чуть нахмурился, выискивая связь между событиями, часть из которых он явно пропустил, а потом, окончательно придя в себя, резко сел.