Глава 9
К тому времени, когда на Серые Пределы опустилась ночь, узкая тропинка превратилась в широкий тракт, а перед глазами во всей красе выросли неодолимые кряжи Хребта Дракона, Линнувиэль неожиданно осознал, что больше не способен злиться. Бывает так, когда слишком долго поддаешься какой-то сильной эмоции, тратишь на нее силы, мысленно бесишься, планируешь, ругаешься про себя. Живописно представляешь, как раз за разом решаешь все споры одним взмахом острого меча, наслаждаешься неописуемым чувством победы, упиваешься отмщением и жадно вдыхаешь аромат свободы…
Но потом что-то ломается в тебе. Истощается, что ли? Былая злость куда-то уходит, бесследно растворяется в каком-то странном отупении, и ты вдруг понимаешь, что больше не способен ни на одно мало-мальски сильное чувство. Вроде и надо бы. Вроде и повод остался, но ты будто выгорел изнутри. Высох от гнева. Стал черствым и ненормально холодным. Как-то необъяснимо угас и почти умер душой. И теперь хочешь, не хочешь… а тебя крайне трудно снова ввергнуть в пучину всепоглощающей ненависти. На какое-то время ты становишься абсолютно равнодушным ко всему, что тебя окружает.
Может, тут и бессонная ночь сказалась. Может, насыщенное новостями и переживаниями утро. Может, Белик вовсе не при чем. Но всего за пару минут до того, как их хмурый и насупленный отряд ступил на знакомое место будущей стоянки, Младший Хранитель со всей ясностью осознал, что больше ничто не сумеет его вывести из себя. Даже дерзкий мальчишка, из-за которого он каких-то жалких восемь часов назад буквально кипел от бешенства. Без перерыва. Едва не сгорел, потому что подобной злобы уже очень давно не испытывал, но кто-то мудрый вовремя повернул выключатель, гася это лютое пламя и превращая его в жалкий тлеющий огонек, в котором больше не осталось настоящего запала. Поэтому, когда из темноты неожиданно возник игривый огонек костра, над которым весело побулькивало в котле аппетитно пахнущее варево, в душе смертельно оскорбленного эльфа ничто даже не дрогнуло.
Он спокойно расседлал усталого скакуна, медленно отвел его за один из валунов, что окружали каменистую насыпь плотным кольцом и надежно огораживали от внешнего мира. Затем так же неторопливо спутал длинные ноги, напоил и накормил смирное животное, все еще не в силах отыскать внутри давешней ярости. Машинально умылся из фляги сам и, вернувшись к огню, бесшумно опустился на землю, позабыв даже бросить вниз дорожный плащ.
Какое-то время молча сидел, бездумно следя за тем, как Белик деловито помешивает ароматную кашу длинной ложкой. Как бесстрашно снует перед самым его носом. Как дует на обжигающе горячую смесь, ругается вполголоса и подкидывает сухие ветки в костер. Снова тщетно попытался вызвать внутри прежнюю злобу, от которой недавно чуть не вспыхнул заживо, но не сумел. После чего равнодушно констатировал, что, видимо, уже просто не способен злиться. Действительно перегорел. И теперь может только недвижимо смотреть на костер, следить за вспыхивающими в нем искорками, ощущать идущее оттуда тепло и чего-то ждать, не желая ни есть, ни спать, ни даже размышлять.
— На, — в его руки бесцеремонно ткнулось что-то горячее, и Линнувиэль вздрогнул от неожиданности. А Белик со стуком воткнул в полную до краев миску ложку и требовательно кивнул. — Ешь, пока горячее.
Темный эльф даже не удивился. Так же машинально зачерпнул и послушно отправил в рот, краешком сознания отметив тот факт, что даже Корвин с Маликоном не ринулись сейчас бить дерзкому пацану наглую морду. Просто отвели коней в сторонку, ополоснули лица и руки, а потом так же молча присели рядом, облокотившись спинами на гладкие каменные бока, откинув головы и прикрыв усталые веки.
Белка, поджав губы, оглядела шестерых бессмертных и покачала головой.
— Слабый нынче народ пошел… Мирена, ты есть хочешь?