— Тир не принадлежит твоему Дому, — оборонила Мелисса.
— Все еще нет. У него даже перстня нет, а вместо родовых клинков — вот ЭТО…
Девушка осторожно покосилась на прикусившего губу эльфа и на всякий случай слегка отодвинулась, а то мало ли — вдруг гадость какую задумал.
— Я вам не враг, — как можно естественнее улыбнулся Владыка, заметивший это невольное движение. — Клянусь, что не причиню вам вреда, дитя. Вы настолько важны, что просто невозможно себе представить. Вы — наше будущее, наша последняя надежда. Вы — все, что у меня осталось. А Тир…
— Он не заменит тебя. Никогда не сядет на твое место и не станет общаться с Хранителями. Он поклялся.
Владыка Тирриниэль чуть вздрогнул и неверяще повернулся.
— Что?
Мелисса сухо кивнула.
— Да. Он не повторит твой путь.
— Но… почему?!
— Для него это неприемлемо и противоречит всему, чему нас учили.
Владыка чуть слышно скрипнул зубами и сжал кулаки. Проклятые смертные!! Как они посмели внушить ему отвращение к собственному народу?!! Как сумели исковеркать моего внука?!!
— Но Тир — прямой потомок Изиара! — против воли вспыхнул он. — Его место — здесь! В Темном Лесу, среди нас! Он должен занять мое место, потому что это… это судьба!
— Не его судьба, эльф! То, что хорошо для вас — смерть для него.
Владыка Тирриниэль снова вздрогнул, когда его до дна пронзили холодные синие глаза девушки — она смотрела жестко, неприязненно, а когда снова заговорила, казалось, ее голосом можно было заморозить половину мира.
— Не мне говорить тебе о твоем народе, Владыка. Не мне напоминать, как вы относитесь к остальным расам, о вашем презрении и равнодушии. О том, что вам ненавистна сама мысль о чужом превосходстве, пускай даже мнимом. О том, за что вы не терпите людей. И вообще никого не терпите, даже себе подобных. Да, вы живете долго. Да, вы сильны и обладаете многими знаниями. Да, вы быстрее и гораздо старше смертных, а они действительно проигрывают перед вашими умениями и силой… но вы слишком давно разучились видеть в других хорошее. Слишком уповаете на собственное могущество. И слишком давно утратили то, что когда-то имели. Изиар изменил твой Дом далеко не в лучшую сторону, Перворожденный, а с того времени, как он ушел, вы сделали все, чтобы вас ненавидели и боялись. Вы слишком горды, чтобы обращать внимание на чужие страдания. От вас немного помощи, но большинство живущих устраивает хотя бы то, что вы просто не вмешиваетесь и не диктуете свою волю, как когда-то… согласись, надо было здорово постараться, чтобы от Л'аэртэ начали отворачиваться даже Светлые. Но у вас это, признаться, неплохо получилось: я не знаю никого, кто был бы к вам по-настоящему благосклонен.
Милле быстро отвернулась, а эльф сжал челюсти, чтобы не вспылить от нанесенного оскорбления. Может, в этом и зиждется некрасивая правда, о которой он давно знал, но… как она смеет произносить это вслух?!! Сравнивать его со Светлыми?! Проклятье… нет, нельзя показывать злость, а то она закроется и больше не скажет ничего, а мне так нужно узнать больше. О Тире, о ней, о его силе и многом другом.
— Не стоит говорить со мной в таком тоне, девочка, — вкрадчиво сказал Владыка Тирриниэль.
— В каком же тоне мне говорить, если иного вы не заслужили? — насмешливо отозвалась Мелисса, на мгновение посмотрев почти в упор. — Но ты прав: мне не нравится твой народ, не нравится твой Лес и то, что мы вынуждены здесь оставаться. Однако сейчас у нас нет выбора, а ты сидишь рядом, не пытаясь понять и даже не умея этого делать. Вернее, НЕ ЖЕЛАЯ! Я права? Хотя можешь не отвечать: я и так это знаю. Но сейчас ты представляешь здесь весь Лес, и поэтому я говорю именно тебе. Как правителю, как главному. Тому, кто имеет голос и способен отстраняться от своих эмоций… вы не умеете жить в мире. Презираете его. И в этом — ваша главная ошибка.
Она снова отвернулась, но пораженный этой смелой отповедью эльф, к собственному изумлению, вдруг остыл. Будто ее громадные синие глаза сумели на корню заморозить его жутковатую ярость, загасили ее, залили своей бездонной морской глубиной. И противиться этому не было совершенно никакой возможности.