Однако стоило мне скользнуть лучом фонаря по полу, так в проходе, который вел вправо в сторону невидимой с моей точки обзора основной части торгового зала, я заметил валяющуюся стеклянную банку. Она лежала на боку расколотая пополам, и ее содержимое, вроде похожее на маринованные огурцы, разлилось широкой мокрой лужей.
«Рано радовался…», ‑ с горечью сказал я сам себе, осознавая, что та разбитая банка, лежащая на полу, означает, что нам нельзя терять бдительности и что в магазине может быть опасно.
Как я не старался высветить чуть больше в пространстве торгового зала, обустроенная в форме лабиринта форма помещения не позволяла мне этого сделать. И убедившись, что другого выхода у меня не оставалось, я решился, не взирая на возможно скрывающуюся внутри магазина опасность, выломать стеклянную вставку в двери и через образовавшийся проем забраться внутрь.
Я много раз видел, как ломают стекла в кино. Сильные и волевые мужики – герои боевиков одним четким ударом локтя выбивали преграду, и под восхищенный взор очаровательной спутницы, без какого‑либо затруднения оказывались в нужном месте.
– Что ты делаешь? Ты же порежешься! Сначала нога, теперь, вот, решил и руку повредить! Подожди… – недовольно заверещала супруга, не признавая во мне героя боевика, увидев как я опрометчиво подставляю локоть к поверхности стекла. Она наклонилась к рюкзаку и принялась копаться в нем, а после вытащила наружу плотный шерстяной свитер, – оберни им руку…, ‑ протянула она его мне.
– Спасибо, – пристыженно буркнул в ответ я, понимая, что зря жаловался про себя на нерасторопность супруги и насколько нелепо выглядел я в ее глазах, собираясь ломать стекло почти голыми руками.
Накрутив толстую ткань вокруг правой руки, начиная от кисти и до плеча, я удобно пристроился к двери, замахнулся и ударил локтем в стекло, ожидая, что оно тут же рассыпется. Однако в ответ раздался лишь глухой стук, а стекло оставалось невредимым. Я долбанул еще пару раз, до боли в локте, несмотря на защитный слой ткани, обернутой вокруг руки. Но преграда опять не поддалась, будто оно было сделано не из хрупкого стекла, а из твердого металла.
Я продолжал стучать, в промежутках между попытками пугливо озираясь по сторонам и всматриваясь в темноту торгового зала, каждую секунду ожидая, что звук моих неумелых ударов привлечет внимание и на нас вот‑вот нападут. Но удача все же не оставляла нас, неким чудесным образом прощая нам ошибки и раз за разом позволяя выскакивать невредимыми из очередной ловушки или затруднительной ситуации.
Однако несмотря на мои отчаянные усилия, стекло все же оставалось целым.
– Оно, наверное, армированное…, ‑ тяжело дыша пожаловался я жене, которая стояла рядом, скомкав лоб озабоченными складками, вскинув «домиком» брови и по‑детски зажав кулаки, будто от этого мои усилия оказались бы более эффективными.
И тут я услышал, как позади нас, вдалеке, со стороны нашего подъезда, в прохладной тишине, к которой мы успели привыкнуть, раздался скрипучий вопль.
«Так‑таак‑таак‑таак‑та‑а‑а‑а‑а‑к…», ‑ прокатилось эхом по колодцу двора между домами.
Взглянув назад, на темнеющий массив здания, я ощутил как от страха немеют кончики пальцев на моих ногах.
«Так‑так‑так‑так‑таак‑таак‑таак‑та‑а‑а‑а‑а‑к…», ‑ раздалось снова, еще громче и протяжнее, снова всполошив оркестр из тревожных барабанов у меня в ушах.
– Ломай ногой! – взволнованно прохрипела супруга и я немедленно принялся выполнять ее приказ.
Скинув с руки ненужный мне более свитер, я поднял правую ногу в тяжелом ботинке, перенеся вес тела на левую сторону, спровоцировав вспышку боли в опухшем колене, повернул подошву обуви напротив нужного фрагмента двери и резко ударил вперед. Однако стекло лишь снова издало глухой стук и не поддалось.
– Боже! Да что же ты!!! Ломая же ее! Ломай!! – взвизгнула супруга, когда в плотном окружающем нас мраке снова раздался скрипящий вопль, на этот раз намного ближе, чем прежде.
Собрав оставшиеся силы, я в отчаянии снова занес ногу вверх и, не надеясь на успех, долбанул по стеклу…, которое наконец издало долгожданный треск и сверкнуло в темноте образовавшейся трещиной.
Через считанные секунды проход был свободен. Я отбросил в сторону осколки стекла и торопливо забросил в помещение рюкзаки, пролез вперед первым, принял детей и дождался, пока супруга также окажется с нами.
– Надо закрыть ставни! – тяжело дыша обратилась ко мне она, выпрямившись во весь рост и кивнув в сторону цепочной веревки, которые виднелась на стене, справа от двери, которую я никогда не замечал, но которая не обошла внимание супруги.
Дрожащими руками я схватился за цепочку и потянул ее вниз, удивившись насколько легко поддается моим манипуляциям сложная и массивная конструкция. Под низкое утробное урчание, тяжелые рольставни послушно опускались с наружней стороны от входной двери. И дернув за цепь еще несколько раз, я захлопнул ставни окончательно, обеспечив защиту нашего нового убежища от тварей, скрипящих снаружи.
Несколько секунд мы стояли молча, прислушиваясь к окружающему пространству, привыкая к новой обстановке, нервно оглядываясь по сторонам.
Помня о верном способе проверить безопасность помещения, я стащил с носа маску и глубоко втянул воздух торгового зала.
В нос немедленно ударил тяжелый неприятный запах, в котором я признал смрад от испорченных продуктов, гниющих в оставленных без электричества холодильниках мясных полуфабрикатов и покрытых плесенью фруктов и овощей.
А еще, к огромному своему сожалению, я уловил тошнотворно‑сладковатый «аромат» аммиака…
Шоколад
– Смотри! – чуть слышно просипела мне в ухо супруга, показывая рукой на разбитую банку с огурцами.
– Я видел… Оставайтесь тут…. Я проверю…, ‑ шепотом ответил ей я, озираясь по сторонам и прислушиваясь к тяжелому, будто мешок с мокрым песком, безмолвию помещения.
‑ Пожалуйста, осторожно! – взмолилась она, опускаясь на корточки, сползая по краю кассовой стойки и притягивая к себе обеих девочек, – ты думаешь тут кто‑нибудь есть?
– Я думаю, что да.
– О боже! Ну сколько можно? Я не могу больше так! Я устала! Что они от нас хотят? Что мы им сделали?
Ее лицо скривилось в жалобной гримасе, внутренние края век приподнялись, а внешние опустились, сделав ее глаза похожими на две горестные запятые. Ее руки нервно теребили складки на куртках девочек, будто две пойманные в капкан куропатки, тщетно пытающиеся вырваться из ловко выставленной западни. А кончик нос заметно подрагивал.
У моей Немезиды начиналась истерика. И я не мог на нее за это быть в обиде. Она держалась всю эту бесконечную кошмарную ночь достойно и выдержала ее почти до конца. Да я и сам был настолько вымотан и растерзан переживаниями, что происходящее начало казаться мне смутным сном, липким нереальным кошмаром, когда ты знаешь, что спишь, но проснуться не в силах. Голова моя гудела и разрывалась в висках спазмами. Зияющий пустотой желудок болезненно пульсировал, а печеночная желчь будто прожигала стенки брюшины и то и дело отдавала в пищевод неистовой изжогой.
На одну предательскую долю секунды, когда я смотрел на отчаявшуюся супругу, сжавшуюся передом мной в трусливый комок, я подумал, что бороться дальше бессмысленно. Что по своей сути, даже не важно, смогу ли я и на этот раз избавить нас от участи быть съеденными тварями. Все равно нам не выжить. Без проверенного и надежного убежища. Вынужденные бежать из обжитой квартиры навстречу пугающей неизвестности. Ведь рано или поздно удача отвернется от нас. Или попросту я промахнусь, не смогу бежать, тащить и толкать, как меня заставляет нужда. И я не смогу больше бороться. Не важно – сегодня, завтра или послезавтра, но наша участь предрешена. Так стоила ли игра свеч? Нужно ли продолжать терпеть и ползти, выжигая нервы и вытягивая жилы? И мучать себя, жену и детей?