– Прости…, я – «все»… ‑ ответил ей я после того, как в один глоток осушил целую бутылку воды, чувствуя себя неимеверно пристыженным, желая немедленно поменять тему, как можно быстрее привести себя в порядок и включиться в рутину нового дня.
– Помоги мне. Нужно передвинуть полки…, ‑ в знак примирения попросила меня она и я был благодарен ей за то, что она не стала давить на меня и дальше.
После того, как я наскоро позавтракал приготовленным супругой рационом из сухофруктов, орехов и пастеризованного молока, следующие несколько часов мы провели в обустройстве нашего нового жилища. Открыв узкие форточки под потолком, с двух противоположных друг другу концов магазина, мы сумели освежить воздух, выветрив запаха сигаретного дыма и позволив сквозняку немного охладить духоту помещения. Мы переставляли полки и стеллажи, освобождая пространство, отбирали продукты с долгим сроком хранения и перекладывали их в одно место, откладывая остальное по дальним углам. Собрали в одном шкафу всю имеющуюся питьевую воду. Внимательно осмотрели три небольших хозяйственных и складских помещения. И в итоге убедились, что при бережном использовании ресурсов, сможем протянуть в магазине достаточно долгое время. Может быть, несколько месяцев. Или даже больше.
Несколько раз, отвлекаясь от работы, я забирался на кассовые стойки, поставив ноги на пирамиды из блоков двухлитровых газировок, и робко, стараясь не привлекать к себе внимания, наблюдал за происходящим во дворе и перед домом, со стороны центральной улицы.
К счастью, тварей нигде не было видно. Как внутренний двор, так и видимый участок улицы с противоположной стороны дома казались опустевшими. И только пластиковые пакеты, носимые ветром, летали по прозрачному жаркому августовскому воздуху, будто фантомы привидений, распоясавшиеся от того, что оказались единственными хозяевами вымершего города.
Покончив с хлопотами, когда мои наручные часы показывали начало шестого вечера, то мы уселись возле нашей палатки, на найденной супругой непонятно где циновке, и принялись ужинать. Дети, будто почувствовав, что опасность миновала, снова принялись привычно капризничать, не желая кушать то, что приготовила им мать. На что супруга привычно эмоционально реагировала, обижалась и расстраивалась. А я смотрел на них и удивлялся тому, что ничего на самом деле не меняется. Мир вокруг, может быть, и рухнул, но мои дети продолжали быть мелкими и капризными манипуляторами, особенно младшая дочь, умевшая выводить мать на счет «раз‑два». А моя горячо любимая супруга все также поддавалась на провокации детей и срывалась, показывая себя в роли обычной несдержанной домохозяйки‑истерички.
Когда семейные склоки, столь нелепо выглядящие на фоне окружающей обстановки, достигли такой степени напряжения, что младшая дочь принялась в голос реветь, размазывая по лицу и одежде остатки еды, а супруга истошно визжать, бросая себе под ноги упаковку с провизией, то случилось то, что, наверное, и должно было случиться, чтобы отсудить наш пыл и напомнить, что расслабляться не следует.
В железо наглухо закрытых ставней со стороны дворового входа постучали!
По‑началу коротко и чуть слышно. Но после громче и настойчивее…, заставив ушедший было на покой барабанный оркестр в моей голове вернутся на рабочее место и заняться «законным» делом.
Супруга осеклась на полуслове, в момент побледнев, уставившись на меня широко распахнутыми глазами, умоляющими простить ее за крики и шум, которые, вероятно, и привлекли внимание непрошенного гостя. И пятилетняя дочурка замолкла, словно разом выключили громкость на электрическом устройстве, застыв на месте с широко разинутым ртом, из которого по подбородку стекало молоко, которое и стало причиной раздора с матерью.
– Не ходи…, ‑ едва дыша прошептала мне супруга.
Я и сам не горел желанием бежать и проверять дверь, лихорадочно прикидывая в уме насколько крепки были железные ставни и засовы, которыми они блокировались от открывания.
Тем временем, в ставни снова постучали. Еще более настойчиво и громко, придавив меня от страха к полу. Но одновременно с этим, я ощутил, как внутри меня всколыхнулась волна нездоровой злости. От того, что некто, находящийся на противоположной стороне от входа в магазин, лишает нас законного покоя и бесцеремонно дубасит по ставням, требуя нашего к себе внимание. Хотя, впрочем, глупо было требовать соблюдения приличий от озверевшего мутанта.
– Я посмотрю…, ‑ дернулся я, нарвавшись на «страшные» глаза супруги и на ее руку, которая крепкой хваткой схватила меня за локоть, не пуская сдвинуться с места.
– Сиди…, он уйдет…, ‑ прошипела она, повернув лицо в сторону злополучной двери.
– Я только посмотрю! – вырвался я из ее захвата, «заработав» от ее ногтей еще одну царапину на предплечье, возле другой едва затянувшейся царапины, оставшейся после «приключений» вчерашней ночи.
На цыпочках, стараясь не издавать ни звука, я прошел через ряды и добрался до входа в магазин. Приложился ухом к стеклу тонкой пластиковой двери‑перегородки, которая отделяла внутреннее помещение от короткого «предбанника», оборудованного «гармошкой» железных ролл‑ставней.
И тишина…
Ни звука…
Будто некто издевался надо мной, только что колотя ставни, а теперь, стоило мне подойти вплотную, затихнув, испытывая мое терпение и нервы.
Когда я начал было думать о том, что кто бы ни был на той стороне, если он все таки был, то он уже ушел и освободил нас от необходимости отвечать на его бесцеремонные призывы, то я услышал нечто, что заставило меня задержать дыхание от неожиданности.
Не доверяя своему слуху, я снова прильнул к стеклу и прислушался.
Мне не послышалось!
Кто‑то на той стороне… называл мое имя…
Слон
Мне был знаком этот голос! Голос моего коллеги, силуэт которого я заметил в окне прошлой ночью, когда мы пробирались по двору, убегая от преследовавшей нас орды. Еще я вспомнил то свое странное впечатление, которое он произвел на меня, будто тот давно заметил нас, бегущими к магазину, однако в последний момент словно отвел взгляд, сосредоточившись на собственных отвлеченных мыслях.
Образ коллеги моментально предстал в моем воображении. Грузный, среднего роста, с небольшим животом, который, впрочем, органично смотрелся на фоне крепкого телосложения, как часто бывает у зрелых мужчин, которые профессионально занимались в молодости спортом, но после забросили и обленились. С коротко стриженой крупной круглой головой. И зелеными глазами редкого малахитового оттенка, которые выгодно выделяли его среди массы других среднестатистических мужиков его возраста. С простым и по‑мужски хозяйственным нравом. Немногословный и любящий работать руками. Отличный парень, на которого можно положиться. Признаюсь, мы никогда не были особенно близки, слишком разные мы были по типажу личностей. Однако, соблюдая некоторую дистанцию друг от друга, мы могли тем не менее душевно и честно общаться, как по рабочим, так и по личным вопросам.
Тогда, прошлой ночью, когда я заметил его мельком в окне, он, кажется, выглядел здоровым. По крайней мере, если доверять моему мимолетному впечатлению, которое могло быть как верным, так и нет. Поэтому я решил не лезть на рожон, молчать и ждать, что произойдет дальше.
Он также умолк. И неловкая пауза повисла между нами, разделенными лишь тонким листом железа и хлипкой пластиковой перегородкой. Однако я отчетливо мог расслышать, как он перебирает с ноги на ногу. И даже, кажется, уловил шум его дыхания, будто он курил, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Я знаю, что вы здесь. Я видел вас прошлой ночью, – наконец послышалось мне, и после этих слов мои сомнения в том, что нас навестил мой коллега, окончательно развеялись.
Его голос не показался мне взволнованным или испуганным, как могло быть ожидаемо в подобной ситуации, при которой один переживший глобальный апокалипсис мужчина приходит к другому выжившему, и просит последнего о помощи. Напротив, интонация его голоса слышалась так, будто он совершал легкую вечернюю прогулку по двору и спонтанно решил наведаться к знакомому в гости, чтобы разузнать как дела и потрепаться ни о чем.