И о чудо!
Дверь послушно, беззвучно двинувшись на хорошо смазанных креплениях, съехала наружу и приотворилась на несколько сантиметров, чего было достаточно, чтобы убедиться в том, что мой кажущийся неосуществимым план спасения начинает обретать реально выполнимые очертания.
Закрыв дверь обратно и заблокировав замок, я, преисполненный надеждой и верой в удачу, вернулся в центральную комнату.
По пути к семье я остановился возле закрытой двери третьей комнаты, единственной оставшейся мною не исследованной, обдумывая дилемму о том, стоило ли мне в нее заходить.
Малодушный трусливый голосок у меня в голове заискивающе зашептал: «Зачем тебе это нужно? Что ты там найдешь? Да хоть еще сотню мутировавших кошаков или обращенных младенцев! Не испытывай судьбу… Не ищи проблем на «вторые девяносто»… Хватай семью и спасайся, пока можешь…».
Я же заставил этот голос заткнуться. Так как знал, что он меня обманет. Что это голос моей слабости. Он лишь ищет легкий, короткий и трусливый путь, игнорируя при этом голос холодного рационального разума. А разумным было изучить квартиру полностью, чтобы наверняка обезопасить семью от угрозы, когда мы будем отходить к выходу из квартиры, с двумя малыми детьми, уязвимые для возможного нападения с тыла.
Так что собрав остатки угасающей энергии, преодолевая усталость от бесконечной и полной ужасов ночи, вскинув в одной руке биту, я щелкнул ручкой и толкнул дверь, ведущую в третью комнату…
Как только дверь раскрылась, то круг моего налобного фонаря немедленно выхватил из тьмы тела существ. От неожиданности, я отпрянул и хотел было захлопнуть дверь обратно, защищаясь от казалось бы неминуемого нападения. Но тела оставались на месте…
Их было двое. Они лежали друга возле друга на огромной двуспальной кровати, все еще упакованной в магазинную пленку и обернутую по краям в куски защитного картона. Луч фонаря выхватил из темени их сухие серые тела, изрезанные лиловыми венами, осветил оборванные остатки перепачканной одежды, в которых я сумел признать строительную униформу.
Их изуродованные мутацией перекошенные и обрубленные лица смотрели вверх. Глаза были закрыты. Но даже с моего расстояния я смог заметить, что кадыки на горлах существ заметно дергались, глазные яблоки под полупрозрачными веками лихорадочно двигались, а тонкие запавшие губы скалились, обнажая в пасти заострившиеся зубы.
Они спали… Двое существ… некогда бывших, судя по обрывкам униформы, мастерами‑строителями, которых зараза застала в тот момент, когда они занимались ремонтом в этой квартире. Они заразились и заснули, найдя себе «гнездо» на новой хозяйской кровати. Заразились, вероятно позже остальных в доме. И процесс их мутации не был пока завершен. Но судя по конвульсиям, до завершения «обращения» ждать оставалось немного.
Передо мной вновь встала дилемма. Или придумать способ быстро и эффективно убить тварей пока они не очнулись. При этом, рискуя, что они внезапно проснуться и нападут на меня. Или, не создавая излишних трудностей, оставить все как есть, выйти из комнаты и закрыть плотно за собой дверь. А потом, надеясь, что твари продолжат спать, бесшумно вывести семью из западни, пока проход оставался свободен.
В нерешительности я продолжал рассматривать в свете фонаря тела несчастных жертв вируса, стараясь не светить им в лицо, опасаясь, что тем самым смогу поспособствовать их пробуждению раньше положенного срока, заметив на кровати и на обрывках одежды клоки волос, а также сгустки рвотных масс, слизи, кала и мочи.
– Да пошло оно к той матери! – выругался про себя я, приняв решение оставить тварей в покое и не связываться с задачей, с которой мог не справится. Еще я не мог избавиться от опасения, что в случае контакта с зараженными на меня попадут их омерзительные выделения, тем самым заразив опасным вирусом.
Так что я поспешно покинул комнату, беззвучно прикрыв за собой дверь, и вернулся к семье, ожидающей меня на лоджии, по пути обдумывая обстоятельства предстоящего нам побега, по лестнице на десять этажей вниз, а потом через двор до заветного продуктового магазина.
Родные находились там, где я их оставил. На свободном от сложенных рядами коробок и ведер со строительными материалами пятачке пола лоджии. Однако высветив фонарем низко согнутую спину супруги, и увидев младшую дочь, которая сидела на коробке рядом и растерянно хлопала глазками, меня охватило предчувствие беды…
Что‑то было не так…
– Я не знаю, что делать! Тимур! Помоги мне! Помоги!!! Почему ты так долго?!! Я не знаю…, ‑ истерично запричитала супруга, подняв ко мне свое лицо, которое в свете фонаря показалось мне настолько бледным, что походило театральную маску.
Супруга сдвинулась в сторону… и я все увидел…
Старшая дочь лежала на полу. Без сознания. Ее милое детское личико казалось мне еще более бледным, чем лицо матери. С ее рта шла кровавая пена, которая стекала с губ на подбородок. А глаза закатились вверх, обнажив белки.
Долгую бесконечную секунду я в оцепенении стоял и смотрел на любимую и ненаглядную дочь, чувствуя как внутри моей груди, будто в серванте, заполненном хрустальными бокалами, орудует огромный молот, который вдребезги разбивает хрупкое стекло, разбрасывая по сторонам острые осколки, вонзающиеся мне в плоть, заставляя ее сжиматься и кровоточить.
Пережив эту мучительную секунду первого шока от увиденного, я бросился на колени и поднял дочь на руки…
Я – победила!
Ее легкое тельце безвольно выгнулось назад. Испачканная кровью слетевшая с лица маска, приземлилась на пол, словно осенний лист, сорванный ветром с высокого дерева. Прижимая дочь к груди, я прислушивался к ее прерывистому дыханию. Потом ослабил объятия, испугавшись, что мешаю дочери дышать. Проверил глотку, убедившись, что она чист и ее язык не запал. Приложился губами ко лбу, проверяя температуру, убедившись, что у дочери был жар.
И снова начал молился. Всем богам сразу! В который раз обращаясь к духу покойной бабушки. Умоляя, чтобы помогли. Чтобы не губили невинное создание. Сокрушаясь, что так не должно быть. Что так несправедливо! В особенности после всего того, что мы пережили!
– Она заразилась, да? – взвизгнула супруга, нервно подпрыгивая на месте и заламывая руки.
«Неужели тебе самой не ясно…» – язвительно ответил я ей про себя, – «мы все заразились… Мы обречены….».
– Что ты молчишь? – не унималась супруга, пытаясь вырвать дочь из моих рук, как будто она могла чем‑либо ей помочь.
«Что мне тебе ответить? Это – конец. Все. Приехали…» – снова про себя ответил ей я.
Продолжая удерживать дочь в руках и обреченно всматриваться в ее бледное лицо, я медленно, опираясь спиной о стену, сполз на пол, ощущая, как отчаянье и апатия накрывают меня с головой, лишая остатков энергии.
И когда мои руки были уже готовы в конец ослабнуть, отпустив девочку, сдавшись, перестав бороться и надеяться на лучшее, лицо дочери вдруг порозовело, яблоки глаз опустились, вернув зрачки на место. Дочь приподнялась на локтях, оперевшись об мои колени и осмысленно посмотрела на меня.
– Папа, я победила, – сказала она мне ровным спокойным голосом.
– Что? – ошеломленно в один голос спросили ее мы с супругой.
– Я победила. Ну, помнишь стену, которую ты сказал мне построить… Ну…, в головке… Я победила. Дядя пришел опять и хотел сломать мою стену. Он ее бил и бил… А я ее держала и строила опять, если она ломалась. Он так кричал! Так кричал! А я его все равно победила! – самодовольно ответила она мне, освободившись из моих объятий, как ни в чем не бывало встав на ноги, отряхнув от пыли одежду, стерев с лица кровавую пену и вернув на лицо маску.
Я шумно выдохнул, стерев со лба холодный пот и облегченно улыбнулся, немедленно догадавшись, что произошло.
– Ты молодец, красавица моя. Ты справилась! – ответил я ей, поняв, что зверь, не обнаружив нас в квартире на этаже выше, предпринял яростную попытку пробиться в сознание девочки и выведать у нее информацию о нашем местонахождении.