- Да, по личным соображениям.
- Потому, что вам так кажется?
- Да, так кажется.
- Ну да - так кажется... так кажется, - повторяет несколько раз хладнокровный, изысканно вежливый и предупредительный Маклаков.
- Вы там сами не были? Ранее ничего не видели?.. Ни забора, ни гвоздей, ни досок?.. Когда они прибиты - до убийства, после убийства, за год, за два - всего этого ничего не знаете?..
- Не знаю...
- Не знаете, так... не знаете, - да-с, не знаете!..
- Садитесь, свидетель, садитесь, - говорит председатель.
- Стороны не имеют нужды в допросе?.. {67} Гробовое молчание со стороны прокурора и гражданских истцов.
Полная единодушная удовлетворенность допросом со стороны защиты...
Вот все, что дал обвинению, правильней сказать, защите, этот один из столпов обвинительного акта.
XXIX.
Новый передопрос Голубева.
Утверждения Голубева слишком вредны для обвинения, ибо они разрушают многое из построения обвинительного акта. И вот его опять передопрашивают в связи все с теми же вопросами.
Что же показал он вновь на суде, этот ярый антисемит?
Сообщил он все тоже чрезвычайно важное обстоятельство несколько раз его засвидетельствовал и, несмотря на перекрестный допрос товарища прокурора и гражданских истцов, остался тверд и непоколебим в своем убеждении.
И это его показание необходимо не только твердо запомнить, но и повторить его еще раз: не даром же его столько раз повторяли в суде.
Дело в том, что он, возмущенный и потрясенный мученическим убийством Андрея Ющинского, сейчас же, с присущей ему страстностью, вмешался в это дело и ушел в него с головой. Он исходил всю окружающую местность, перезнакомился со всеми жителями, сдружился с Женей Чеберяк. И когда Голубев стал у него расспрашивать об Андрюше, то Женя, без всякого влияния со стороны, вдруг рассказал ему:
- Мы ходили с Андрюшей на поляну, играли там, потом мы пошли в лавочку, купили сала, зашли домой. Андрюша у нас разделся, оставил пальто и книги...
Здесь Женя вдруг спохватился и замолчал, и сколько раз Голубев ни поднимал вновь этот разговор с Женей, он всегда отмалчивался.
- Убеждены ли вы, что Женя говорил в это время правду?
- Да, я в этом убежден... - твердо, несколько даже страстно отчеканил Голубев.
Как известно из процесса, Женя заболел дизентерией, был {68} помещен в больницу, и неожиданно был взят оттуда домой, несмотря на протесты докторов, своей матерью, только что вышедшей из тюрьмы. Несколько дней она содержалась под стражей по подозрению в причастности к убийству Андрюши Ющинского. Дома Женя через два дня умер.
С неожиданной смертью Жени в могилу ушла правда об этом кошмарном деле, которую теперь восстановить представляется так много труда.
И вот опять и в этом показании, которое должно было быть, по задуманной программе, против Бейлиса, мы снова и снова стоим перед квартирой Веры Чеберяк, куда перед смертью заходил Андрей Ющинский, и где он разделся, оставив пальто и книжки в квартире своего друга Жени Чеберяк.
Где же эти книжки? Их не нашли... Но ученические тетрадки, которые у каждого ученика всегда бывают вместе с книжками, найдены в пещере, куда был перетащен труп Андрюши...
Кто же перенес эти тетрадки, оставленные где-то Андрюшей, в пещеру, где их обнаружили вместе с трупом?..
Вот она тайна, которая разрешит нам многое, если мы будем твердо помнить показание умершего Жени Чеберяк.
И это совершенно расшифровывается, когда книжки и, очевидно, все остальное, принесенное прямо Ющинским из школы, находилось в квартире Чеберяк. Почти несомненно, что эти тетрадки также были в квартире Чеберяк, и были оттуда принесены в пещеру тем, кто переносил труп Ющинского после его убийства.
А пальто?
Пальто пропало неизвестно куда...
XXX.
Осмотр местности.
Зала сразу оживляется, когда председатель объявил, что через полчаса, после перерыва, суд в полном своем составе выедет осмотреть местность, где был обнаружен труп Андрея Ющинского...
Пресса допущена вся... Корреспонденты бросились {69} запасаться извозчиками, и около суда образовался большой заезд всевозможных экипажей.
Вот появились конные городовые, конная стража, прохожие останавливаются вокруг суда на тротуарах...
В отдалении идут арестанты длинной цепью, один за одним, перенося какие-то вещи, и эта вереница серых людей еще более придавала колоритности моменту... Небо ясное, свеже-осеннее, вдруг заволокло тучами, и порывы ветра стали срывать и кружить пожелтевшие широкие листья деревьев, окружающих суд...
Вот, наконец, вышел в полном составе суд. Идут присяжные, садятся в экипажи, их окружают конные городовые и стражники. Все двинулись и сильной рысью покатили туда, в те места, где было совершено это тяжелое, кошмарное преступление... На всем долгом пути нашем везде были расставлены усиленные наряды полиции, конные стражники, пристава, околоточные. Народ толпится по улицам, раскрывают окна, бегут из прилегающих переулков... Везде возбуждение, возгласы... Скачут присяжные, окруженные стражниками, скачет суд... Вот на автомобиле обгоняет нас прокурор... Скачут вовсю прыть экипажи корреспондентов столичных и провинциальных газет. Журналисты правительственной и черносотенной печати едут в автомобиле, то обгоняя нас, то отставая; чем дальше от центра, тем кварталы становятся демократичней, и население тем более интересуется всей этой небывалой кавалькадой...
- Но где же Бейлис?
Бейлиса уже ранее провезли в карете, провезли туда, где он столько времени жил, работал, трудился... Наконец, мы на месте... Суд начинает осмотр... Вот мы у большой лазейки, через которую, как рассказал один из свидетелей, труп Андрюши Ющинского был вынесен из двора, где жила Вера Чеберяк...
- А этой дорогой можно пройти к пещере? - кто-то интересуется из присутствующих...
- Это прямая дорога к пещере...
- А лазейка это откуда?
- Из сада, где жила Чеберяк, - получается лаконический ответ. Запомним же и это обстоятельство.
{70} Вот мы и во дворе, где жила Чеберяк, а рядом в домике жил французский гражданин Мифле - страстный поклонник этой героини, которая из ревности выжгла ему глаза серной кислотой, но он... не изменил ей... Он также и после этого происшествия остался рабски подчинен своей возлюбленной, которая, изменяя ему постоянно, держала, однако, его в крепких, цепких руках, в награду за непоправимое уродство посылая ему обеды со своего стола...
Домик самый обыкновенный, двухэтажный; его тщательно осматривают и производят испытание, будет ли слышно внизу, если наверху, в квартире Веры Чеберяк, начнут двигать мебелью, перебегать из комнаты в комнату и, наконец, кричать...
Когда двигали мебель, оказывается, слышно... Когда перебегали -тоже слышно; когда кричали - еле слышно...
Последний опыт меня очень занимал.
Слышали ли вы, господа исследователи, когда-нибудь крик погибающего человека, например, горящего, тонущего? Похож ли он, этот крик человека, стоящего перед лицом смерти, на самый сильный крик здорового человека? Говорят, здесь, во время пробы, несколько раз кричали: "а!.. а!". Но только представить себе, как должен был хоть раз вскрикнуть бедный Андрей Ющинский, когда вонзали в него то или иное орудие убийства, и если уж делать предположение, что убивали именно в этом доме, то какой ужас должен был объять этого мальчика, когда он увидел своих же знакомых, набросившихся на него с остервенением, со злобой и страстью опьяненных кровью убийц... И если он издал хоть один предсмертный крик, то не нужно проверять крепость этих тонких потолков скверного глинобитного домика: каменные стены - и те бы не удержали этого последнего крика убиваемого юноши.
-
Вот мы в саду. Рассматриваем забор, отделяющий усадьбу Зайцева, где жил и работал Бейлис, от усадьбы, где жила Чеберяк. Громадный забор, без всяких щелей, совершенно так, как рассказывал этот на редкость правдивый и, несомненно, совестливый человек Наконечный.
Вот мы опять на улице... Повсюду стража, городовые, гарцуют пристава и стражники... В улицах смятение... {71} Тысячная толпа стоит на противоположных тротуарах, слышны голоса: "здравствуй, Бейлис! Здравствуй!".