Конечно, не стоило решительно никакого труда опровергнуть эти показания - и их опровергли еще на предварительном следствии, но вот вопрос, который невольно возникает у каждого беспристрастного человека:
- Почему письмо, переданное нелегально арестантом, тюремное начальство разрешило отнести своему подчиненному солдату? Почему же следственная власть остановилась только на допросе Козаченко? Почему она не разрешила ему, что называется "ломая комедию", проделать все то, что будто бы просил Бейлис, ну что ли до того момента, когда, пройдя, по его уверениям, через ряд лиц, предполагаемых соумышленников Бейлиса, - не получил бы он из еврейской больницы стрихнин для отравления "Лягушки" и "Фонарщика"? Ведь тогда бы факт, действительно, был бы установлен и виновные давно были бы на каторге...
Но этого ничего не было сделано, так как совершенно ясно, что никто этой клевете и чепухе не верил и не верит, а вместе с тем весь этот воистину негодный, материал был внесен в обвинительный акт, очевидно, для колоритности процесса...
- Но где же сам Козаченко? {84} Его вызывали свидетелем, но он не явился.
- Где же он?
- Это никому не известно...
Чем занимается теперь Козаченко, мы не знаем, во убеждены, что он где-либо спокойно здравствует и даже благодушествует среди своих близких...
- А Мендель Бейлис?
А Мендель плакал, когда разлучался с своим "другом" в тюрьме... Плакал от любви в нему...
XXXIV.
Показание Синяева.
Так как Козаченко в суд не явился, то его показания, данные на предварительном следствии, оглашались в суде.
Много заняло у суда времени чтение этих показаний Козаченко.
Как ни фантастична эта история, как ни неправдоподобно, чтобы обвиняемый "травил" бы тех, кто дает показания, устанавливающие полную его невинность, но все-таки показания этого Козаченко имели известное значение, а потому интересно было выслушать показание некоего Синяева, который знал много лет этого странного доносчика. Он знал Козаченко еще на родине.
- Дружили мы с ним, крепко дружили, - рассказывает свидетель. - Вместе гуляли, вместе знакомых имели... На ярмарках бывали... Я ничего дурного не думал о нем я, пожалуй, до сего времени так бы и думал, да вот случилось такое дело, которое развело нас навсегда...
- Ну, а теперь как вы его с читаете?
- Считаю его за плохого человека, - говорит он.
- Почему?
- Плохой он... В карман к любому залезет...
- Почему вы так думаете?
- Да потому, что он и ко мне залез...
- Как так?
- Да так... попросил у меня рубль взаймы, я говорю - возьми, только вот, рубля-то у меня нет... Три есть, разменяешь - рубль возьми себе, а два верни... Взял он три-то {85} рубля, да и был таков, сейчас скрылся... Это есть самое мошенство, - обидчиво заявляет свидетель.
Свидетель вспоминает, что, когда Козаченко приходил на завод Зайцева по поручению Бейлиса, увидев его, он принимал все меры, чтобы не встретиться с ним...
- Я предупреждал управляющего заводом господина Дубовика, что это за птица... Его всем надо опасаться... Самый последний человек. Ему ни в чем доверять нельзя...
Так отзывается об этом одном из главнейших свидетелей тот, кто знает Коэаченко давным-давно...
XXXV.
Свидетель арестант.
Вся эта козаченковская история совершенно распалась, когда суду пришлось выслушивать свидетеля арестанта, сидевшего одновременно с Козаченко в тюрьме, слышавшего все разговоры Менделя Бейлиса и присутствовавшего, когда писалось то письмо к жене Бейлиса, которое ему вменяется в такую тяжкую вину.
Этот свидетель отбывает наказание за кражу. Сидел ранее в одной камере с Бейлисом и Козаченко...
- Бейлис при всех арестантах жаловался на свое тяжелое положение, что страдает он безвинно-напрасно!.. Мы все знали, что он посылал записку на волю к жене...
- А Козаченко?
- Козаченко его обсасывал...
Это - арестантское выражение, означающее, что Козаченко работал над ним.
- А Бейлис дружил с ним?
- Дружил.
- Просил передать записку жене?
- Просил.
- Просил Козаченко хлопотать?
- Просил.
- Почему?
- Так что он освободился, ну все думали, что и других он может освободить...Бейлис просил его похлопотать на воле... {86} - А отравить никого не просил?
- Нет, этого не было, мы бы знали...
И сколько мы ни слушаем свидетелей, каждый раз, как только дело коснется какого-либо пункта обвинения, сейчас же все разъясняется, и обнаруживается или полная сказочность и фантастичность обвинений, или полная несостоятельность их, не выдерживающих ни малейшего прикосновения критики при перекрестном допросе.
И хочется спросить: где же, кто же подтверждает хоть чем-нибудь то, в чем обвиняется Мендель Бейлис?
Ни одного слова во время всего процесса мы не слышали не только по поводу ритуальных мотивов убийства, в чем именно и обвиняется Бейлис, но и вообще о какой-либо причастности его к этому кошмарному убийству.
XXXVI.
Козаченко в синагоге.
У Козаченко был какой-то большой план с делом Бейлиса, он что-то замышлял крупное, но оно у него сорвалось...
- Выхожу из синагоги,-показывает свидетель Жук, - вдруг ко мне подходит какой-то совершенно незнакомый человек и начинает говорит о несчастном положении Бейлиса, которому необходимо помочь... Я был очень удивлен этим неожиданным обращением... Отказался с ним говорить, просил его оставить меня.
- А как он себя назвал?..
- Кажется, Козаков...
- А может быть Козаченко...
- Да, да, Козаченко...
- А вы денег ему дали?..
- Нет...
- Почему?..
- Он не просил...
Из дальнейшего допроса, как этого, так и другого свидетеля, выяснилось, что, потерпевши неудачу у дверей синагоги, Козаченко не смутился... Он пошел в синагогу и стал с теми же вопросами и советами приставать к другим евреям, занимающим при синагоге то или иное положение!.. {87} Не было ли здесь желания расширить рамки кровавого навета и как-нибудь, чем-нибудь притянуть целую религиозную еврейскую общину к этому делу?
XXXVII.
Человек истинно-чешского происхождения.
Входит типичный еврей, начинающий лысеть со лба. Типичное лицо, типичная шевелюра, борода. Держит себя важно, надменно...
Начинает рассказывать длинную повесть о своих подвигах, и с первых же слов обнаруживает, что все привычки, все жесты, усвоенные любым евреем глухих местечек черты оседлости, ему не только не чужды, но очень знакомы, очень близки... Сначала я подумал, что это какое-то местное начальство..
Как же это так, - в антисемитском Киеве и вдруг такой, пассаж:-какое-то начальство... и еврей! Что за игра природы! В рассказе только и слышишь: - Я заметил, что Мищук плохо ведет следствие. Я стал хлопотать о назначена Красовского. Я был уверен, что он поведет дело, как следует, но вскоре разочаровался... Когда я говорил с одним высокопоставленным лицом, то оно мне сказало... Когда я был в саду с его превосходительством, мы обсуждали... К нам подошли... Я сказал... Мы пошли...
- Я, я и я... Мы, мы и мы... и все с начальством, да с каким!.. С высокопоставленным лицом, "назвать фамилию которого будет, может быть, неприятно его превосходительству"...
- С его превосходительством...
- Его превосходительство... - еле успеваю отмечать. Конечно, ему, этому еврею, хорошо известно, что Ющинского украл Бейлис, и хотел его съесть, т. е., виноват, выпить кровь и угостить. остаточками своих друзей - почему не угостить?
- Как его фамилия, - этой знаменитости города Киева, о котором вскоре будет отмечено во всех бедекерах и которого англичане будут рассматривать в телескопы, ибо, ведь, это звезда первой величины. {88} Россия должна знать увековечить эту великовельможную фигуру знаменитейшего рода: его фамилия Розмитальский. Слышали ли вы такую фамилию? Нет? Странно, очень странно...
- Вы кто? Вы почетный член.
- Я почетный член рушкого собрания... - кричит гортанным голосом г. Розмитальский.