- Вы в тюрьме перед этим судом сидели?
- Сидела.
- За что?
- Так, пустяки, подчистка какая-то...
Оказывается, подчистила она заборную книжку в мелочной лавочке.
- Почему же вас выпустили?
- Еще обвиняют...
Выясняется, что обвиняют ее за новую уголовщину... Будет отбывать наказание по совокупности...
Крайне удивило меня это обстоятельство... Никогда не слыхал, чтобы лицо уже осужденное, после того, как приговор вошел в законную силу, после того, как приговоренный стал уже отбывать наказание, его вдруг бы выпустили, ибо за ним стала известна новая уголовщина... Да ведь тогда весь уголовный элемент всегда бы был на свободе: осудили, {98} хорошо, сделайте одолжение! - У меня в запасе сколько угодно удачно сошедших краж, - заявил бы любой карманник, - и сейчас же "покаялся" бы еще в одном преступлении, и гуляй себе на свободе пока суд да дело, а там еще и еще... Не житье было бы всем уголовникам при таком толковании закона, а масленица. Или, может быть, это только в Киеве им дана такая привилегия?!. Крайне любопытно это обстоятельство... Надо бы в нем как следует разобраться г.г. юристам.
Совершенно очевидно, что эта уголовная дама была выпущена из тюрьмы властями преднамеренно, так как на нее падало слишком тяжелое подозрение в соучастии в убийстве Андрея Ющинского, а так как царское правительство решило создать ритуальный еврейский процесс, то эту даму поспешили выпустить из тюрьмы под таким неслыханным предлогом, чтобы она могла хорошенько замести свои следы. Она это и сделала: главного свидетеля убийства Андрюши, своего сына Женю, она довела до могилы; дочь ее, которая тоже вероятней всего знала всю эту историю, так же неожиданно умерла. Сама Чеберячка столковалась со всей своей шайкой, из которых половина были ее любовники, как и что показывать, а свою дочь Люду, которой она очевидно решила сохранить жизнь, она так забила и замучила вместе с сыщиком Полищуком, что та пребывала все время в ужасном страхе, боясь проронить слово. Это так было ясно решительно всем, кто был на суде, и только преступные судьи делали вид, что они ничего не замечают и не догадываются, и что этот выродок рода человеческого не только не при чем в этом деле, но прямо-таки является чуть ли не жертвой этого процесса.
А вот, когда зашла как-то речь о шампанском, послушали бы вы, какие нотки появились в голосе у этой уголовной женщины.
- Почему вы знаете, что это было шампанское? - спрашивает председатель.
- Я не в деревне родилась, господин председатель! - отвечает она.
Да как ответила!..
Как улыбнулась!..
Как блеснула глазами!..
Вот тебе и скромная жена чиновника, получающего 42 рубля в месяц! {99} - А обыск у вас был еще до убийства, до пропажи Андрюши?
Мнется. Старается улепетнуть от прямого ответа, но притиснутая, томно говорит:
- Был!.. Это недоразумение!..
- А краденые вещи вы принимали?
- Я? Что вы? Никогда этого не было...
- А патроны, пули, порох у вас нашли?
- У меня?
- У вас.
- Свидетельница, на все вопросы, уличающие вас, вы можете не отвечать, - заявляет председатель, вовремя спасая эту явную преступницу от провала при перекрестном допросе. Только в этот момент председатель, получивший после суда сразу большое повышение, вспомнил о "законности" и выручил Чеберяк. Это содружество председателя суда с уголовной дамой так и бросилось всем в глаза.
- Могу?
- Можете, по закону.
- Так как же насчет пуль, патронов?
- Это к делу не относится! - говорит развязно Вера Чеберяк.
- А вы поссорились с Павлом Мифле?
Это тот, француз, которому она выжгла серной кислотой глаза, и который все-таки привязан к ней, как верный сторож и исполнитель ее желаний.
- Да, он бил меня!..- тихо говорит она.
- А не стали ли вы говорить, что это он убил Андрюшу?
- Нет, это мне предлагали так говорить за сорок тысяч, вину на себя принять, для этого меня возили в Харьков, но я отказалась.
- А вы ходили смотреть труп Андрюши?
- Ходила.
- Вы его опознали?
-Да.
- Но как?
Молчит.
- Не так ли было: вы с приставом и с Женей залезли в пещеру - там было темно, пристав не подносил к лицу {100} свечку, и не позволял близко наклоняться к нему, а вы вдруг сразу, не смотря в лицо, опознали его.
-По вышивке, по вышивке на рубашке опознала, - заторопилась она. Вышивочку эту я видала у его матушки, и говорю: вы дайте мне вышивочку, я такую же Жене вышью, а мне не дали, а я запомнила, хорошо запомнила ее... Ведь по ней бедненького и узнала, как раз в этой рубашонке он и одет...
Выясняется, что вышивку эту она могла видеть года за три с месяцами до смерти Андрюши.
Этакая удивительная память у госпожи Чеберяк - даже завидно стало. Более трех лет тому назад видела она вышивку, - минуточку смотрела, - а в пещере-то темно, свечей мерцающей освещается она... Лица не рассмотреть, а вот вышивку сразу узнала госпожа Чеберяк... Хорошая, твердая память у госпожи Чеберяк,..
Председатель суда и прокурор делали решительно все, чтобы помочь Чеберяк выкарабкаться из ее отчаянного положения и она, благодарная им, так ласково, так нежно смотрела на своих спасителей. Это трогательное единение представителей юстиции с прославленной воровкой и преступницей г. Киева возмутило решительно всех. Публика положительно негодовала, и все в один голос говорили: вот одна из убийц Ющинского, ее необходимо тут же арестовать... Но суд был недоступен, он исполнял то, что ему было предписано из Петербурга, покрывая собой явных преступников, убийц и виновников этого кошмарного дела.
ХLI.
Господин Чеберяк.
Несчастное и до большой степени отталкивающее от себя существо, этот господин Чеберяк... Его держат в черном теле. Вне всякого сомнения, что он отлично знает, сколько весит нежная рука его почтенной супруги, милостива ли она во гневе, и скоро ли она гнев кладет на милость...
Господин Чеберяк - это несчастье для госпожи Чеберяковой... Тонкая сеть, сплетенная ею, может быть сразу прорвана этим неповоротливым, недогадливым, суетливым человечком, который из всех сил старается разжалобить суд, что {101} он безвинно-напрасно пострадал ради других, кто окровавил руки свои кровью Андрюши.
Госпожа Чеберякова вся съежилась, когда вошел в залу ее домовладыка...
- Теперь пропаду, - говорила вся ее фигура, и она внимательно, крайне внимательно слушала показания своего мужа ... (Нельзя не отметить этого крайне вопиющего нарушения всей деловой стороны процесса, которую с самого начала допустил председатель: вместо того, чтобы, по крайней мере важнейших свидетелей, обязательно после допроса рассаживать под охраной в различных комнатах, он всех оставлял в зале суда и таким образом все явные противоречия между показаниями свидетелей, очень важные для выяснения правды, совершенно уничтожались деятельностью председателя, и такие ловкие люди, как Чеберяк быстро выпутывались из всех затруднений, в которые они попадали. Совершенно очевидно, что все это делалось судом преднамеренно, лишь бы создать обвинение по тому процессу, который так был нужен царскому правительству со всеми черносотенцами России.).
Вот, наконец, начались показания этого худого, бледного, тощего и развинченного на все гайки бывшего почтамтского чиновника. Он поет Лазаря о потерянной службе и решительно ничего не знает ни о тех попойках, которые творились у него дома, ни о целой стае молодых людей, которых его (!) супруга величала не иначе, как Костя, Васинька, Петька рыженький и т. д. Он ничего не знает и о том, что его жена находилась долгое время в связи с французским гражданином Мифле, которому она облила лицо серной кислотой и выжгла глаза за какую-то его вольность с другой женщиной.