Их две - Екатерина и Ксения.
Екатерина старше, положительной, умней, находчивей...
Спокойно, ровно, приятным контральто, повествует она, полный ужаса, свой рассказ:
- Двенадцатого утром, часов около двенадцати, зашла я случайно к Чеберяковой... Постучалась... Она не сразу отворила... Встретила меня очень ласково.
- Вот, - кстати, будем пить чай, - и она пригласила меня в кухню.
"В кухне кипел самовар, посреди комнаты стояла ванна с мутной водой...
"- Зачем это ванна у вас?
"- Детей и мужа купать... - быстро ответила Чеберякова. {139} "- Мне показалось это странным, еще день, а мужа купать собирается; детей нет - а вода грязная. Я больше ничего у нее про ванну не спрашивала...
- А какая ванна, из чего она сделана? - спрашивает председатель.
- Ванна деревянная, - отвечает она, не думая и вместе с тем подтверждая показание других свидетелей.
"- Я заметила, как вошла, что трое мужчин перебежали из комнаты в комнату...
"Я спросила: кто это у тебя?
"- Это свои, хлопцы...
"Чеберякова уходила к ним и что-то говорила, выкрикивая более звучным голосом:
"- Чаю вам прислать, хлопцы?
"- За колбасой послать?..
"-Я ушла...
Что-то недоброе сейчас же шевельнулось в сердце Екатерины Дьяконовой, но она захлопоталась и за делами никому ничего не сказала и теперь забыла, не может вспомнить, что именно ей тогда показалось в это время...
- Вечером тринадцатого прибегает к нам Чеберякова, - рассказывает далее Екатерина Дьяконова. - Она была очень взволнована. Поговорили... Уходя, просит нас пойти к ней ночевать...
"- Зачем?..
"- Мне страшно одной...
"Мы пошли... Дети Чеберяковой были у бабушки. Мужа не было дома...
Улеглись спать с ней вместе на одной кровати... Я сняла ботинки... Нога опустилась, и я нечаянно дотронулась до мешка, стоявшего в ногах у кровати, и вдруг я ощутила там что-то упругое, холодное...
"Мне стало ужасно страшно...
"- Что это там?.. Кто это там стоит?..
"- Спи, спи, ничего там нет, это тебе так кажется...- И я в трепете вдруг сразу заснула.
"Я убеждена теперь, что это был труп Андрюши.. - заявляет Дьяконова.
- Утром, как только встала, я поскорей ушла домой...
"За день как-то забылось об ночном страхе, и вечером к {140} нам пришла опять Чеберякова и стала звать меня к себе ночевать. Мы пошли втроем: она, я и моя подруга...
"Мы взошли в кухню, и вдруг на всех нас напал такой ужас, такой страх, что мы сразу все втроем бросились бежать, оставив в квартире не погашенной лампу. Отчего мы бежали - я не знаю, но было так ужасно...
Первую весть об открытии трупа Ющинского приносит Дьяконовым Чеберякова.
- Когда я это узнала, - говорит Екатерина, - я подумала: это они убили его, это был труп - то, до чего я дотронулась тогда ночью. Но потом меня никто об этом не спрашивал, и я никому не говорила...
Что творилось в душе этой девушки?
Она догадывается обо многом. Живя в этом районе, все чаще и чаще наталкивается она на различные обстоятельства, которые еще ближе ставят ее к этому ужасному делу. И когда она рассказывает все здесь на суде, все понимают, что это серьезно, что нельзя сочинить то, что она говорит, что здесь правда жизни, правда ужасная, вошла вместе с ней в залу суда, как уже не раз входила она вместе с другими свидетелями, но теперь... теперь все чувствуют: наступила решительная минута...
- Я зашла в лавку к Адели Равич, и в разговоре случайно она сказала мне, что видела труп Ющинского в ковре в квартире Чеберяковой.
- Когда вы были 12, как был ковер?
- Ковер был закинут, край на край.
- Может быть, и еще что-либо вы знаете от Адели Равич? - язвит ее кто-то из обвинителей.
- Да, знаю, - спокойно говорит Екатерина Дьяконова. - Ботинки покупала я и видела, что на девочке Чеберяковой - падчерице - были надеты мужские ботинки... А когда я спросила у Чеберяковой: Чьи это ботинки... Она сказала мне - Жени... А это неверно: у Жени ботинки были на пуговицах, а эти на резинках... Это были ботинки Андрюши Ющинского... Это его ботинки... Я помню их...
Шелест проходит по залу.
Старшина присяжных просит председателя немедленно вызвать мать Ющинского, чтобы допросить ее по поводу ботинок. {141} Мать-то, мол, знает ботинки - проверить надо - врет она, или нет...
Когда мать, вызванная через полицию, явилась в суд, когда ее вызвал председатель, все почувствовали: вот решается... Спрашивают:
- Какие у Андрюши были ботинки?
Сейчас же отвечает, описывая подробно, и ее описание слово в слово совпадает с тем, как описывала их Екатерина Дьяконова.
Это производит громадное впечатление: чувствуется, что экзамен сдан, что этой девушке стали верить.
Долго рассказывает она о том, как ее встречает какая-то маска на улице, выпытывает и выспрашивает, что она знает по этому делу. Потом наступает время знакомства с Красовским, бывшим начальником сыскной полиции, который "сумел войти к ней в доверие и которому она впервые рассказывает почти все то, что говорит на суде...
- А о трупе, со слов Равич, вы рассказывали ему?
- Нет...
- Почему...
- Равич взяла с меня клятву, что я никогда никому про это ничего не скажу...
- А теперь вы говорите?
- Да, я приняла присягу и думаю, что здесь должна сказать все, что знаю... Вот я и говорю...
Долгое время обвинители стараются сбить ее, но эта девушка так просто, как проста сама жизнь, отвечает им, что решительно ничто не может ее сбить. Видно, что ей нечего сочинять и достаточно рассказать то, что было на самом деле.
- Когда вы бывали у Чеберяковой, не видели ли вы, сколько у нее было подушек? - спрашивает защитник Грузенберг.
Все настораживаются, понимая куда клонится этот вопрос.
- Видала, четыре подушки.
- И что же, все были в наволочках?
- Нет, после 12 марта, когда я ночевала, одна подушка была без наволочки... {142} - А какие были наволочки?..
- Белые, коленкоровые, посреди вышиты вензеля.
- Вам предъявлял следователь наволочки?
- Нет, никаких наволочек мне не показывали...
- А вот эту посмотрите,-и ей передают кусок той наволочки, которую мы уже знаем.
Напряжение в зале дошло до крайнего предела. Буквально все затаили дыхание. Прокурор, защита поднялись с мест... Все возбужденные смотрят туда, где около свидетельской стойки стоит эта худенькая девушка...
Бейлис тоже тянется из-за решетки. Ему интересно посмотреть эту загадочную наволочку!..
На него никто не обращает внимания... Какое нам дело до Бейлиса? Сидит за решеткой - и ладно! Нам так необходимо всем знать, что было там, у Чеберяковой - ведь к ней последний раз в жизни заходил Андрей Ющинский.
- Да, узнаю, это наволочка Чеберяковой...
Общее таинственное, жуткое молчание...
- Почему вы опознали?..
- По вензелю...
Вызывают Чеберякову.
- Чеберякова, слышали?
- У меня? Наволочка? Никогда не было... У меня совсем наволочек не было.. Просто так, одна ерунда, исподняя - ситец, а сверху накидочки такие с прошивочками...
Торопится она, спешит...
- Может, у ней и подушек не было?
Дьяконовы, Гаевская, жившая у нее полтора месяца около времени убийства, - все в один голос опровергают ее.
Она трещит, трещит свое, все той же скороговоркой. Идет на место все так же, никому не смотря в глаза, и лицо этой полуцыганки зло, угрюмо, полно жестокой мстительности... Тяжелые складки легли по щекам, и жутко становится за этих девушек, которые еще могут испытать на себе тяжелую руку этой авантюристки...
Большое волнение, несомненно, испытывали они и в суде. Когда Замысловский позволял им задавать такие вопросы - притом в некорректной, грубой форме, - которые он не посмел бы задать ни одному человеку "из общества", - сестры Дьяконовы остались беззащитными. И это обстоятельство {143} так было тяжело, так невыносимо, что всюду слышался протест по поводу подобного образа действий гражданского истца, правда, всем хорошо известного, столь прославленного, вместе с Пуришкевичем, скандалами в Государственной Думе.