А потом? Потом, когда тела превращались в груду изможденного, исковерканного, страдающего человеческого мяса, издающего стоны и вопли, от которых и до сих пор содрогается мир, они, эти святые отцы римской церкви, шли дальше, через пытку к костру, где их пир, этот пир хуже, чем людоедский, завершался безумной оргией, безумной пляской вокруг тех, кто погибал в пламени огня, в вихре и стоне крутящегося дыма...
С песнями, с кликами сатанинского восторга, схватившись рука за руку, служители алтаря, католические монахи, крутились, летали, как демоны, озаряемые пламенем {166} костров, на которых жгли людей, жадно вдыхая запах крови и шипящего на огне человеческого мяса... И они, эти изверги рода человеческого, осмеливались поднимать распятие Христа, протягивать его к кострам, как бы становясь под защиту того, кто был всепрощающим другом несчастных, братом больных и убогих, утешителем голодных и страдающих...
Образ человеческий теряли они, эти обезумевшие, осатанелые монахи, подхватываясь вереницами, все быстрей и быстрей, кругом-кругом без конца и счета, до полного изнеможения, носились они черными змеями, вокруг принимавших мученическую смерть невинных жертв их безумства.
Их охрипшие голоса оглашали площади казни, сливаясь в хор иступленного пения:
Ognum gridi, com'io grido Sempre pazzo, pazzo, pazzo!
Перед господом смиритесь,
Пляшите, не стыдитесь,
Как царь Давид плясал,
Подымим наши ряски
Смотрите, чтобы в пляске
Никто не отставал.
Опьяненные любовью
К истекающему кровью
Сыну бога на кресте,
Дики, радостны и шумны
Мы безумны во Христе.
Мы крестиками машем
И пляшем, пляшем, пляшем,
Как царь Давид плясал.
Несемся друг за другом
Все кругом, кругом, кругом,
Справляя карнавал.
Попирая мудрость века
И гордыню человека.
Мы, как дети в простоте
Будем божьими шутами,
Дурачками, дурачками,
Дурачками во Христе.
(Д. М е р е ж к о в с к и й "Воскресшие боги. Леонардо-да-Винчи", стр. 217.)
И вот духовный потомок этих-то людей, проливших неисчислимые потоки крови, потомок тех, кто замучил и {167} сжег сотни тысяч людей, католический ксендз Пранайтис пришел в русский суд и заявил требование на еврейскую кровь. Кровь, пролитая духовными его отцами, подмывает и тревожит его и ему самому нужно хоть, чем-нибудь удовлетворить эту жажду крови, жажду ненависти и человеконенавистничества. И он осмелился нанести оскорбление и суду, и обществу, и всей России, придти и заявить, что пытки - это хорошо, они были и будут. Пытками достигалась истина... Даже Замысловский и тот покривился.
И я посмотрел на подсудимого, на Бейлиса, который не то с ужасом, не то с недоумением смотрел на этого священника в католической сутане...
О, как бы был счастлив этот ксендз Пранайтис, если бы немножечко поднять этого Бейлиса на дыбу, немножечко пожечь, подсмолить, подкурить, потянуть туда-сюда, забить под ногти гвозди, пронять утомлением - вот такая экспертиза, вот она ему со плечу, а то, поди пожалуйста, требуют знание книг, переводов каких-то текстов... Зачем все это? Конечно, он обнаружил полное невежество, конечно он явился сюда совершенно ничего незнающим! Да не все ли это равно? Ведь, судят еврея, а для него, Пранайтиса, этого достаточно, чтобы обвинить Бейлиса с чем угодно.
Что можно было представить более позорного, чем это выступление католического ксендза, так постыдно посрамившего ту религиозную организацию, к которой он принадлежит. Много грехов лежит на душе и совести всемирной римско-католической организации, и народы, особенно Западной Европы, не только долго, но и всегда будут помнить тот гнет, то унижение, которые широкой рекой целые столетия лились из всесветной столицы, откуда поднимался над миром "зверь из бездны".
Но чем всегда могла щегольнуть римская курия, это тем, что ее легаты, ее представители всегда являлись перед лицом общественности вооруженные большими особенно специально-духовными знаниями: невежд истинные сыны и воспитанники Лойолы умели всегда держать на черной работе, вдали от яркого света... В ХХ-м веке обстоятельства меняются: ксендз Пранайтис в своей официальной одежде явил не только России, но и миру крайнее невежество, обскурантизм, ограниченность и непроходимую тупость.
Ведь, смотрите, он не просто {168} заурядный там какой-то. Он академик! Он профессор! Он эксперт, да еще по какому делу! И что же? Большего научного ничтожества нам не приходилось видеть. Стыдно было его слушать, стыдно было смотреть на эту топорную черную фигуру, как марионетка повторяющую единственно хорошо ему знакомое слово "нет". Все то, что он рассказал о Талмуде, все это так банально, скучно и ограниченно, что, право, зачем было звать сего ученого мужа, когда любой киевский семинарист знает в этом вопросе значительно больше. Не знать, как объяснить тексты Библии, самые простые, заурядные, - человеку, служащему мессы, - да ведь это несмываемый позор, ведь это пощечина всей католической церковной реакции, румянец от которой жаром будет пылать еще долгое-долгое время.
Каждый русский сектант, живущий в Киеве, на Лукьяновке или на Подоле, годится в маститые учителя этому патеру римского престола.
Возвести кровавый навет на целый народ и потом стоять два дня пнем, не уметь объяснить даже тех мест, на которые сам же он сослался в несчастной брошюрке, - да ведь это "отсутствие всякого присутствия", ведь это такое убожество, за которое становятся страшно.
Откуда он, этот Пранайтис?
Где же хваленая дисциплина католической церкви?
Как могли разрешить ему, этому новому чуду XX века, выйти в свет?
Ведь дошло до того, что, "в виду запамятования" господина эксперта, решили огласить часть экспертизы этого отныне знаменитого, представителя римской курии.
Вот это мне совершенно непонятно, как могли допустите такое оглашение.
Мне самому неоднократно приходилось выступать экспертом в судах по делам сектантским, и решительно нигде и никогда я не встречал такую практику, какая была применена в киевском окружном суде. Целыми днями приходилось выдерживать перекрестный допрос по сектантскому и связанным с ним вопросам, давать всевозможнейшие ответы, и никогда, нигде я не видел, чтобы кому-либо из экспертов напоминалась бы представленная им письменная экспертиза. Ведь эксперт не свидетель. Бывали {169} обратные случаи, когда просили возможно меньше цитировать книги, а все рассказывать своими словами, но о "запамятовании" знаний по своему предмету, по которому считаешься специалистом, никогда и нигде и вопроса не поднималось.
Насколько строго относятся суды к вопросу именно устного показания г.г. экспертов на суде, из моей практики мне известны такие случаи: защита просила разрешения ссылаться на труды одного из экспертов, присутствовавших на процессе. И что же? Суд отказал защите на том основании, что эксперт здесь присутствует, и стороны могут допросить его лично и сказанное им является как бы последним словом, последним мнением этого эксперта.
Экспертизы оглашались только в том случае, когда эксперт не явился, и, тогда, вместо него, иногда оглашалось его письменное мнение. Полагаю, что оглашение в виду запамятования части экспертизы, как это произошло с г. Пранайтисом, это совершенно исключительное явление, которое, несомненно, будет отмечено в практике процессов. Немощность патера Пранайтиса этим оглашением была подчеркнута еще более, еще разительнее.