Наконец было подписано соглашение: «Граф де Витт, генерал-поручик войска ея императорского величества, кавалер ордена Св. Станислава, с одной стороны, и Софья, графиня де Витт, — с другой, в силу основанных на канонических правилах и других важных обстоятельствах трех декретов бракоразводного львовского суда от 17 ноября 1795 г., 19 января и 26 января 1796 г., признают их справедливыми и не нарушающими следующие условия, заключенные между ними по добровольному соглашению…»
Что же это были за условия?
Жена, то есть София, уступает мужу права на белорусские имения и 150 тысяч злотых, дарованных ей Потоцким по векселю. Кроме этого, дает еще 400 тысяч злотых на покупку Грушевского ключа, который принадлежит Потоцкому в Ушицком уезде. Имение это должно быть куплено на имя сына, но отец имеет на него права пожизненного владения. Потоцкий квитует (то есть покрывает) все долги Витта, до 450 тысяч злотых. Наконец, он обязывается воспитывать сына графа Витта Ивана (Яна), в то время пятнадцатилетнего мальчика.
Хуже обстояло дело с разводом самого Потоцкого. Юзефина категорически заявила, что не даст своего согласия. Единственное, на что она готова была пойти, так это переехать из Тульчина в Петербург. То есть освободить место подле мужа для его возлюбленной.
После развода с Виттом София оказалась в сложном положении. Ей исполнилось уже 36 лет, и начинать жизнь сызнова было поздно. Значит, по-прежнему надо делать ставку на Потоцкого. Она засыпает его посланиями, в которых признается, что не мыслит жизни без него и согласна на любую роль при нем.
В конце декабря 1795 года она писала из Львова: «Начну с ответа на твое письмо от 17 ноября, написанное в Черном Каменце. Чудесное это письмо, все слова, какие в нем есть, рисуют твою душу и твою деликатность. Правда, это всего лишь мертвая бумага, но даже она несет на себе столь сильный отпечаток твоей нежности, которая оживила бы и менее чувствительную материю, так что сам вообрази, какое впечатление произвело на твою Софию, которая боготворит тебя, которая живет тобой, дышит только для тебя. Я не могу расстаться с этим восхитительным письмом; как только я его получила, сразу положила возле сердца, читаю по десять раз ежедневно; мыслями переношусь в Дашев, я с тобой, в твоих объятиях, купаюсь, упиваюсь счастьем своей свободы, радостью посвящения себя тебе, без каких-либо претензий, кроме единственной — всегда быть с тобой и любимой тобою. Мне очень нужна твоя любовь; я знаю, что никто не умеет любить так, как ты, когда любишь искренне и безраздельно. Ты приказываешь мне, мой ангел, быть счастливой; я такая и есть, и даже очень. Верь мне, мой дорогой друг, что с твоего приезда в Тульчин, с минуты, когда ты меня заверил, что никто не в силах украсть у меня твое сердце, с тех пор, как дано мне великое счастье жить рядом с тобой и быть с тобой, нет на земле более счастливого существа, чем я; и это твое творение, мой дорогой. Ты знаешь, что я верующая, но с тех пор, как я счастлива, довольна благодаря тебе, я стала святошей, ибо мне кажется, что я не могла бы в достаточной мере выразить признательность свою Высшей Сущности за все те дары, которыми она меня осыпала. Сто раз в день я думаю о своей счастливой звезде, сто раз в день я вспоминаю, что же такого хорошего я сделала в жизни, что Небеса так хранят и одаривают меня. Подумай, можешь ли ты приказать мне: „Будь счастлива!“, если я и так счастлива, мой ангел, с минуты встречи с тобой ничто не в состоянии сделать меня несчастной, даже ненависть из Тульчина. Госпожа из дворца напрасно старается препятствовать нашему счастью; она не в силах запретить мне любить тебя, восхищаться тобою, посвятить тебе мою жизнь и свободу. Если она злобна, если она не может сделать тебя счастливым и старается помешать тому, чтобы это сделала другая, тем хуже для нее! Что же касается меня, то ничто, ничто в целом мире не заставит меня изменить свое отношение к тебе. Если она думает, что сумеет отбить у меня любовь всеми этими своими гадостями, она даже не в состоянии представить себе, какие чувства я питаю к тебе. Я решилась жить подле тебя в любой роли — любовницы, жены, содержанки, рабыни, — мне все равно, пусть я буду вещью, принадлежащей тебе и которой ты можешь распоряжаться по своему желанию, пусть я буду существом, которое тебе поклоняется и которое собственное счастье может обрести только в счастье своего божества. Если в Тульчине и впредь будут препятствовать мне стать твоей женой, я буду огорчена из-за наших детей, из-за этой малютки-девочки, которую я так страстно хочу иметь. Что же касается тебя, то могла ли бы я меньше любить тебя в качестве любовника, а не мужа?! Разве ты не сделал все, что в твоих силах, чтобы стать им? Разве по твоей вине это не удалось? Верь мне, мой обожаемый, что чем больше препятствий будет ставить передо мной та сторона, тем больше будет разрастаться моя любовь к тебе».