Дома он показаться не смел — со дня на день могла нагрянуть полиция. Он решил отправиться в Роттердам, где нанялся матросом на корабль, назвавшись Огюстом Дювалем из Дориана. Паспорта никто от него не потребовал.
Судно, на котором служил Видок, было самым обыкновенным капером, и многие члены экипажа под стать Видоку скрывались от властей.
Видоку пришлось участвовать в абордажных схватках при захвате английских торговых судов, поскольку Франция находилась тогда в состоянии войны с Англией. Риск щедро оплачивался долей от захваченной добычи. Скопив порядочную сумму, он уже было подумывал о каком-либо честном занятии, как вдруг на судно пожаловала полиция для проверки. Случилось это все в том же злополучном для него порту Остенде, где корабль стал на якорь. Матрос без документов вызвал подозрение. Ему предложили сойти на берег и обождать в участке, пока не подтвердится, что он есть тот, за кого себя выдает.
На улице, не долго думая, Видок попытался улизнуть. Он был уже довольно далеко от стражи, но на беду споткнулся и упал. Преследователи настигли его, надели ручные кандалы, заодно изрядно поколотив прикладами и сабельными ножнами.
И вот он снова бредет в колонне арестантов. Его ждала все та же тюрьма Бисетр, куда он вновь попал весной 1799 года. Отсюда с партией приговоренных к каторге ему предстояло проделать путь до Тулона.
Его напарником, скованным с ним одной цепью, оказался знаменитый парижский вор Жосси по прозвищу Отмычка. В свете, где он обычно орудовал, его принимали за креола из Гаваны. Он выдавал себя за маркиза Сент-Аман де Фараль.
Приятная наружность, изящные манеры и умение прилично держать себя в хорошем обществе, костюм франта открывали перед ним двери богатых особняков. Он так свыкся со своей ролью, что, даже будучи скован цепью, среди каторжников сохранял изящные манеры и вел себя как аристократ. Видок обратил внимание на то, что каждое утро этот благовоспитанный вор целый час занимался своим туалетом, особенно ногтями рук, пользуясь великолепным несессером. Позже Видок расскажет о нем в своей книге, посвященной бывшим его дружкам и пережитым им самим приключениям.
После почти сорокадневного путешествия транспорт из пятнадцати фур, набитых арестантами, прибыл в Тулон.
Последовала знакомая процедура: раздали одежду каторжников и заковали в ручные кандалы. Затем всех разместили на корабле — плавучей тюрьме. Здесь еще раз всех переписали, отделили от остальных «оборотных лошадей», то есть беглых, вновь угодивших в силки закона. Этих заковали в двойные цепи. Побег увеличивал срок на три года. Видока, оказавшегося в числе закоренелых, как и остальных таких же, освободили от работы, дабы исключить возможность побега.
Прикованный к скамье, вынужденный спать на голых досках, пожираемый насекомыми, униженный жестоким обращением, страдая от недостатка пищи, Видок скоро приобрел жалкий вид. Недаром о тулонской каторге шла дурная молва — по сравнению с брестской содержание здесь было намного хуже.
Каких только злоумышленников и злодеев не повстречал он тут. Таков был и некий Видаль, сокамерник Видока.
В четырнадцать лет он стал членом шайки убийц, эшафота избежал лишь благодаря своей молодости. Его приговорили к 24 годам, но, едва переступив порог тюрьмы, он во время ссоры ножом убил своего товарища. Содержание в тюрьме заменили каторгой. Здесь ему представился случай «отличиться». Случилось, что однажды не оказалось в городе палача и некому было совершить казнь. Видаль с готовностью предложил свои услуги. Такая практика тогда, во время революции, и позже имела место. Палачи-добровольцы, в отличие от таких, скажем, как все тот же Сансон, унаследовавший свою должность от отца, по происхождению ассенизатора и живодера, не обладали тем искусством, что профессионалы. Но к помощи их вынуждены были прибегать во время массовых казней, когда палачей не хватало.
Таким палачом-любителем был, в частности, некий Анс, принадлежавший к эльзасским ворам. По жестокости с ним не мог сравниться ни один палач. У него была привычка во время казни выстраивать в ряд отрубленные головы перед теми, кто ждал очереди у эшафота. Зимой 1794 года он выстроил таким образом в линию 26 голов, отрубленных в один день.
Другой из подобных любителей «оригинального жанра» действовал в Бордо. Звали его Дютрусси. У него была манера оскорблять осужденных, причем он продолжал поносить их даже после того, как голова падала с плеч.
Члены Конвента вынуждены были написать о нем в Париж, после чего он был в марте 1795 года арестован за то, что без распоряжения и официальных полномочий гильотинировал несколько человек, осыпая их предварительно всякими оскорблениями.