Случалось Видоку задерживать и укрывателей краденого, и мошенников, обезвреживать целые шайки бандитов, насчитывавших до двадцати человек. Уголовники люто ненавидели его, грозили расправой и не раз покушались на его жизнь. Невзлюбили его и свои же полицейские. Они ревновали к его успеху, завидовали ловкости и удачливости, не раз пытались оклеветать, распуская слух, будто он действует заодно с ворами, получая от них свою долю. В то же время сами вступали в сговор с преступниками, выдавая планы Видока, как, например, поступил полицейский Нансо, арестованный за это и приговоренный к каторге.
Между тем авторитет Видока у начальства продолжал расти, ему поручали самые сложные дела, самые опасные, и он всегда успешно справлялся с ними. Тем не менее Видок по-прежнему числился тайным агентом. Конечно, эта должность вроде бы гарантировала ему свободу, он более не подвергался всем тем опасностям, которым подвержен беглый каторжник, но пока что ему все еще не было даровано помилование. Это означало, что свобода его относительна, — в любое время его могли лишить ее. Не забывал он и о том, какое презрение питали к должности, которую он занимал. Однако по зрелому размышлению заключил, что тяготившие его мысли — не более как предрассудок.
Разве он не рисковал ежечасно своей жизнью в интересах общества? Разве не вступался за честных людей, избавляя их от злодеев? Он раскрывал преступления, предотвращал их, спас не одного человека от смерти и ограбления, и его же ненавидели и презирали! Но совесть его была чиста, вину свою он искупил, сознание этого помогло переносить несправедливость и неблагодарность. И только когда Видока назначили руководить всем сыском, то есть когда он стал начальником Сюртэ — криминальной полиции, — он мог считать, что наконец добился известного признания и благодарности.
Известие о назначении Видока главой полицейского сыска повергло уголовный мир в панику. Всем была известна его личная энергия, но до этого он действовал, можно сказать, почти что в одиночку. Что же будет, когда он возглавит целую бригаду агентов! Тем более что помощников себе он вербовал из бывших рецидивистов.
Среди них самым талантливым на поприще сыска станет Коко-Лакур, заменивший позже Видока в его должности, а тогда ставший его правой рукой.
Чтобы лучше представить себе, с кем работал Видок, стоит познакомиться с биографией хотя бы. Коко-Лакура.
Отец его был портным, исполнявшим вместе с тем обязанности дворника. Рано остался сиротой, воспитывали его соседки — модистки, не отличавшиеся благонравным поведением. Он рос среди мошенников. В двенадцать лет первый раз попался на краже кружев. Сызмальства познакомился с тюрьмами Форс и Бисетр, где числился как опасный и неисправимый вор. В тюрьме сошелся с одним приговоренным к каторге образованным человеком. Тот стал давать ему уроки, научив писать и читать и преподав правила хорошего тона. С тех пор кстати и некстати он употреблял изысканные выражения, производя впечатление вежливого и обаятельного. Он страстно любил роскошь, нарядную одежду и драгоценные украшения, на нем всегда была навешана целая коллекция цепочек и брелоков. Был он также лицемерен и хитер, как сто чертей, напоминая Тартюфа. И еще была у него одна страсть — рыбная ловля. Видимо, это увлечение и привело его на поприще сыска, где он мог заняться ловлей рыбки более крупной, чем речная.
Таких помощников у Видока, начальника Сюртэ, насчитывалось, правда не сразу, чуть более двадцати человек. На них расходовалось более 50 тысяч франков, сам же Видок получал жалованье в пять тысяч.
Большинство из его агентов навсегда порвали с прошлым, и он не колеблясь мог бы доверить каждому из них большие суммы, не требуя расписки и даже не пересчитывая деньги. Один из его подручных пустил себе пулю в лоб, когда имел несчастье проиграть доверенные ему пятьсот франков. Вообще говоря, Видок был полон благих намерений и всерьез думал не только очистить город от уголовников, но и перестроить всю систему карательных мер и наказаний, до этого, по его мнению, столь нелепую и малоэффективную.
Он хотел улучшить режим в тюрьмах и на галерах, так как по себе знал, как тюрьма уродует, лишает человеческого достоинства, как озлобляет особенно тех, кто оказался там впервые и часто за ничтожную провинность — кражу куска хлеба и кочана капусты.
Кое-кто, правда, приплюсовывал к его жалованью и деньги, якобы получаемые им за работу по совместительству на поприще политического сыска. Видок решительно отмежевывался от того, что он будто бы состоял на службе у политической полиции и выполнял функции политического шпиона. Он всегда питал глубокое презрение к такому сыску. И хотя по роду занятий ему случалось иметь дело с агентами политической полиции, он всячески подчеркивал, что никак не следует смешивать их с сыщиками, преследующими воров и мошенников. Все остальные преступники — бунтовщики и заговорщики — были не по его части. И никакие посулы и соблазны не могли заставить его действовать вопреки принципам.