— Я умерла, — задыхаясь от рыданий, пробормотала она, — я уже умерла.
И вдруг ею овладело мучительное ощущение бесконечной пустоты. Она чувствовала лишь изнеможение и осознавала тщетность всех усилий.
Черный судья не проронил ни слова. Он молча взирал на нее своими огромными неподвижными глазами, а его звероподобные прислужники просто пожирали ее взглядами.
Затем вдруг к столу подплыло кошмарное зеленоватое существо, походившее на иссохший труп, завернутый в грязное покрывало. Вместо лица у него была отвратительная маска смерти с вылезшими из орбит глазами, и вот оно повернулось и, подняв бесплотную руку, положило перед Черным судьей какой-то свиток.
— Би Сюнь, Би Сюнь! — пронзительно закричала госпожа Цзю. — Забери свои показания. Ты же не знаешь, как все было. Позволь мне сказать, только я сама могу все объяснить.
Она уже не чувствовала боли, только смертельную усталость и огромное желание поскорее покончить со всем этим делом. В конце концов, что еще она могла потерять в этой жизни?
— Доходов с лавки Би Сюня, — всхлипнув, произнесла она, — едва хватало на то, чтобы не голодать. Могла ли я быть довольна такой жизнью? Целыми днями я до седьмого пота работала то дома, то в лавке. А по вечерам мне вечно приходилось выслушивать придирки старой свекрови. И вот однажды в нашу лавку зашел Сю Детай, красивый и отлично образованный, он жил в богатстве и довольстве. Я воспылала к этому мужчине страстной любовью и вскоре поняла, что он также пленен моей красотой. Узнав, что он не женат, я решила, что он женится на мне во что бы то ни стало. Я первая пригласила его на свидание, а когда поняла, что он страстно любит меня, предложила ему сделать потайной ход. Он готов был исполнить любое мое желание, и я подумала, что настало время убить Би Сюня.
Когда мы вернулись с праздника Двойной пятерки, я изрядно подпоила его за ужином. Не привычный к таким обильным возлияниям, он пожаловался на боль в желудке. Потом в нашей спальне я уговорила его выпить еще вина, чтобы облегчить боль. Наконец он упал на кровать в пьяном оцепенении. Тогда я взяла одну из тонких игл длиной в три цуня, которыми мы пришиваем войлочные подошвы к туфлям, и деревянным молотком забила ее в его макушку. Би Сюнь успел только раз вскрикнуть и потом сразу умер. На поверхности его головы остался лишь едва заметный кончик игольного ушка, но его невозможно было разглядеть под густыми волосами, если не знать, где смотреть. Убийство было совершенно бескровным, только глаза Би Сюня вылезли из орбит. Я понимала, что никакое обследование не сможет найти эту смертельную рану. Позже Сю часто спрашивал меня, как я убила своего мужа, но я ничего не рассказала ему.
Тогда мне казалось, что я нахожусь в полной безопасности. Но однажды, подумав, что свекровь вместе с моей дочерью ушла занять немного денег, я позвала к себе Сю, подав ему сигнал колокольчиком. Он пришел ко мне по подземному ходу, а потом я вдруг увидела мою дочь; оказывается, она спала в соседней комнате и, проснувшись от наших разговоров, заглянула в мою комнату. Я испугалась, что она расскажет о моем тайном свидании свекрови, и опоила дочь настоем, который лишил ее дара речи. С тех пор, как только свекровь уходила по делам, я всегда приглашала к себе Сю, поскольку дочь уже не могла предать меня, даже если и понимала, что происходит в моей комнате.
Когда правитель нашего округа заподозрил что-то неладное, меня вызвали в суд и стали допрашивать.
Воспоминания о многочисленных словесных перепалках с судьей и о страхах, пережитых во время эксгумации, лишили ее последних сил, и она устало подумала, что вряд ли даже уместно сейчас говорить об этом. Голубой свет постепенно померк, стерлись и исчезли очертания красного стола, и она вновь погрузилась в желанную тьму. Последним звуком, который она услышала, был тихий глухой стук, с которым закрылась дверь ее камеры.
В этот ночной час в зале заседаний было темно и пустынно. Только в судейском кабинете еще горели две свечи, и их живой свет озарял ужасную черную маску, которую судья Ди медленно снимал с лица.
Ма Жун и Цзяо Тай с некоторым трудом стащили с себя головы животных, сооруженные из бумаги и бамбука, и с облечением вытерли пот со своих лбов. Дао Гань торопливо записывал показания, пристроившись на краю секретарского стола, а старшина Хун вошел в кабинет, уже успев смыть черную краску с волос и рук; он держал самодельную маску с вылезшими из орбит глазами.
— Итак, — сказал судья Ди, — теперь нам ясно, как было совершено это убийство!