Однако эта мудрая речь, к разочарованию судьи Ди, не произвела впечатления на госпожу Чжоу. Бросив на него полный презрения взгляд, она заявила:
— Я никогда не признаюсь.
Судья Ди долго изучающе смотрел на нее, мучительно подыскивая способ заставить эту женщину признаться. Он мог подвергнуть ее более жестокой пытке, но сомневался, даст ли это результаты. Более того, он боялся, что, изнуренная предыдущими пытками, она умрет или сойдет с ума. Он был очень раздосадован и наконец приказал стражникам отвести ее обратно в темницу.
Он также велел вернуть в темницу Пу Дэтая, но добавил, чтобы на него не надевали цепи и чтобы тюремный лекарь дал ему успокоительное и наркотик.
Судья Ди, покинув суд, расположился за столом в своем личном кабинете и велел позвать старшину Хуна.
— Мы с тобой, — сказал судья, — несколько недель работаем над этим делом. Мы сделали все, что могли, но в последний момент все наши труды, кажется, пошли насмарку, потому что эта женщина отказывается признаваться. Ты сам видел, что я исчерпал все обычные способы: угрозы, пытки и уговоры, но ничего не вышло. Я должен констатировать, что не знаю, как быть. Давай посоветуемся!
Старшина спросил:
— Не может ли ваша честь опять попробовать найти какое-нибудь решение во сне? Первое видение оказалось верным во всех деталях; может быть, попытаться таким образом решить эту проблему?
Но Судья Ди медленно покачал головой.
— Я чувствую, — сказал он, — что мы не должны придавать слишком большое значение последней части моего сна. Я тогда уже почти проснулся, и вдохновение свыше почти покинуло меня, вытесненное моим собственным воображением. Последняя часть сна, где я увидел тело и гадюку, может быть истолкована, как разгадка случая с отравленной невестой, но я в этом очень сомневаюсь. Нет, мы должны полагаться на собственный ум в решении этой запутанной проблемы.
Они проговорили еще долго. Потом Судья Ди позвал Ма Жуна, Чао Тая и Tao Ганя.
А в это время госпожа Чжоу лежала на голых досках в темнице. Она была совсем одна. Надсмотрщица ушла, оставив ей миску с вечерним рисом. Все тело невыносимо болело, а предательство Пy Дэтая потрясло ее больше, чем сами пытки. .»Ради этого человека, — размышляла она, — я выдержала муки, которым меня подвергли в начале расследования. Ради него я выдержала все допросы и все унижения. А он, появившись в суде, с первого же раза все выложил! Стоил ли такой расплаты мой «весенний сон»?»
Ближе к ночи боль в ее искалеченных конечностях усилилась, и у нее началась лихорадка. Она больше не могла сосредоточить свои мысли и лежала, глядя в темноту горящими глазами.
Вдруг она почувствовала холодный ветерок. В затхлую атмосферу темницы проникла свежесть, и она решила, что кто-то распахнул дверь. Но вокруг по-прежнему стояла кромешная тьма, и она ничего не могла различить. Женщина с огромным трудом поднялась на локти и посмотрела вокруг. У двери медленно разгорался синеватый свет, и к своему величайшему ужасу она увидела, что в этом свете выступают очертания большого красного письменного стола.
В ее больной голове пронеслась мысль, что она спит и видит во сне суд, и она закричала от испуга. Но тут еще более страшное зрелище заставило ее застыть в тупом, малодушном оцепенении.
В синем свете за красным столом она различила леденящий душу силуэт Судьи Ада. Справа и слева от него она увидела неясные фигуры демонов. У одного была бычья голова, у другого — лошадиная. Их огромные глаза искоса наблюдали за ней.
— Я умерла, — рыдала она, — я умерла!
Вдруг ее охватило тоскливое чувство одиночества. Она ощутила безнадежную слабость и тщетность всех усилий.
Черный Судья не сказал ни слова. Он лишь смотрел на нее своими неподвижными, большими глазами.
Вдруг перед столом проплыла зловещая зеленоватая фигура истлевшего трупа, окутанного пеленой. Покойник повернул свою разлагающуюся маску смерти: глаза его вылезли из орбит. Бесплотные руки протянулись к Черному Судье и подали ему какой-то документ.
— Би Цунь, Би Пунь, — закричала госпожа Чжоу, — не выступай на суде по своему делу! Ты не все знаешь! Позволь мне сказать, позволь мне сказать самой!
Она уже не чувствовала боли, только ужасную слабость и страстное желание, чтобы все поскорее кончилось. Чем, в конце концов, была ее жизнь?
— Лавка Би Цуня, — начала она, — едва давала нам возможность нормально питаться. Разве я могла быть там счастлива? Днем я без устали трудилась дома и в лавке, а по вечерам слушала ворчание своей свекрови. И вдруг, в один прекрасный день, в нашей лавке появился Пу Дэтай, красивый, такой образованный, беззаботный. Я ощутила неодолимое влечение к этому человеку и вскоре узнала, что он тоже пленился моей красотой. Выяснив, что он неженат, я решила выйти за него замуж, чего бы мне это ни стоило. Сначала я заставила его стать моим любовником, а потом, узнав, что он страстно влюблен в меня, уговорила прорыть потайной ход. Когда это дело увенчалось успехом, я подумала, что пора убить Би Цуня. Вечером после праздника Большой пятерки я заставила его выпить за обедом много вина. Непривычный к такому количеству вина, он пожаловался на боль в желудке. Уже в нашей спальне я посоветовала ему выпить еще, чтобы облегчить боль. Наконец он в пьяном оцепенении опустился на постель. Я взяла одну из длинных тонких иголок, которыми мы чинили войлочные подошвы нашей обуви, и деревянным молотком вбила ее ему в голову, пока она полностью не исчезла. Би Цунь вскрикнул только один раз и умер. Виднелась лишь крошечная головка иголки — маленькое пятнышко в густых волосах, которое невозможно различить, если не знать, куда смотреть. Не было ни одной капли крови, только глаза вылезли из орбит. Я знала, что даже при вскрытии эту смертельную рану не удастся обнаружить. Впоследствии Пу часто спрашивал меня, как я убила Би Цуня. Но я ему так и не сказала. Тогда мне казалось, что мы в безопасности. Но однажды, уверенная, что моя дочь со старухой отправились взять денег в долг, я радостно позвала Пу к себе в комнату, потянув за веревочку колокольчика. Когда он появился в потайном люке, я неожиданно увидела свою дочь, вошедшую в комнату; она спала в Соседней Спальне и проснулась от наших голосов, Я испугалась, что она расскажет обо всем моей матери, и дала еи выпить снадобье, лишившее ее дара речи. Потом я принимала Пу Дэтая даже тогда, когда моя девочка была дома, потому что знала, что она никогда не сможет меня выдать, хоть и поймет, в чем дело. Когда судья что-то заподозрил, меня вызвали в суд и в первый раз допросили.
Вспомнив о своей войне с судьей и о том ужасе, который она пережила во время эксгумации, госпожа Чжоу почувствовала страшную слабость и подумала: а стоит ли все это рассказывать? Синий свет начал меркнуть, и она снова погрузилась в благодатную темноту. Последним, что она слышала, был тихий стук закрывающейся двери темницы.
В столь поздний час в суде было темно и пустынно. Только в личном кабинете судьи горели две свечи, которые чуть дрогнули, когда он медленно стянул с лица зловещую маску. Ма Жун и Чао Тай не без труда сняли с себя головы животных, сделанные из бумаги и бамбука, и вытерли пот со лба. Tao Гань быстро записывал рассказ госпожи Чжоу, примостившись на углу письменного стола. В этот момент Старшина Хун вошел с мокрыми после мытья руками и волосами: в руке он нес самодельную бумажную маску.
— Значит, — заключил Судья Ди, — так и было совершено убийство!
Глава 29. Судья Ди закрывает дело о странном трупе; императорский цензор пьет чай в Водном павильоне