Ньют прикусил губу. Когда Кира стёрла слёзы с щёк и встала, то Ньюту отчего-то показалось, что наступил решающий момент. Если Кира пересечёт порог палаты, то всё, что их связывало: работа, танцы, многочисленные разговоры по душам, то единение, которое они чувствовали, даже не являясь соулмейтами, что иногда хотелось просто плюнуть и попробовать действительно быть вместе, — всё останется в прошлом. Сразу же маленькая часть сознания едва слышно промолвила, что ссора-то плёвая, через пару дней помирятся, но другая же истошно вопила остановить девушку, сказать ей хоть что-то, извиниться… Но обрывки мыслей, мечущихся в голове, так и не желали строиться в предложение. Ньют просто не знал, что сказать.
Наверное, то же самое почувствовала и Кира, потому что у порога она замерла, словно в нерешительности, а затем, поняв, что её никто не останавливает, шмыгнула носом и вышла. Момент упущен.
~
У окна стояли два кресла, на одном из которых, закинув ноги на журнальный столик, где уже лежал пожухлый тысячелистник, сидел тот человек, которого Ньют даже и не рассчитывал видеть.
— Мне тебя не жаль, — заявила Джесс, смотря в окно. Яркому полуденному солнцу белые полупрозрачные занавески не были помехой. — Ты сам виноват, и я не буду скрывать это.
— Тогда зачем ты пришла? — напряжённо спросил Ньют.
Его должны будут выписать через две недели, и он надеялся, что это время пройдёт без особенных происшествий.
— Как бы то ни было, я должна извиниться за свою истерию, когда было распределение ролей. Мне надоело, что вам с Кирой достаётся всё. Теперь ты в пролёте, а ей предлагают продолжить работать. Не совру, если скажу, что хотела бы, чтобы всё произошло наоборот. Считай меня стервой, но для меня стать примой — цель всей жизни, и я бы отдала всё, чтобы быть ею.
Всю её речь Ньют слушал, затаив дыхание. Нового он не узнал, но у него появилось ощущение, что Джесс хотела сказать другое, но её уже понесло не в ту сторону. Вместо извинений она ещё больше запутала даже его отношение к ней. «Хотела бы, чтобы всё произошло наоборот»? Что она имела в виду? Освободившееся место примы или наличие Ньюта как партнёра? Чёрт её знает…
Молчание затягивалось, и Ньют задумался над ответом.
— Думаю, если прима — твоя цель, то ты плохо стараешься её достичь. Пойми, ничего не рухнет тебе на голову, никто тебе не должен… И если ты хочешь получить ведущую роль, то тебе надо работать так, как это делали мы с Кирой — на износ. Не только на концертах. Не только на генеральных прогонах. Всегда.
Джесс недовольно поджала губы и нахмурилась; меж бровей пролегла морщинка.
— Трудно показать, как ты выкладываешься на репетициях, когда всё внимание получаете вы двое. Мне пора.
Она «случайно» снесла ногой костыли и громко хлопнула дверью. Ньют позволил себе глубоко выдохнуть.
~
— И чем ты планируешь заниматься? — спросил Томас через месяц после выписки Ньюта из больницы.
Ньют задумчиво помешивал ложечкой зелёный чай в чашке, а сахара там и в помине не было. Его мысли были заняты отнюдь не обрисовыванием картиной нового будущего; он думал о том, что здесь, на кухне его дома, Томас казался каким-то чужим даже спустя год после их встречи, и дело было даже не в их взаимоотношениях. Просто на этом стуле должен сидеть другой человек, и всё.
На кухне Ньют чувствовал особенно сильную горечь, когда думал о своём лучшем друге. Минхо, наверное, сейчас спит, обнимает одной рукой своего соулмейта, девушку, у которой, по словам самого Минхо, «глаза синее васильков, а волосы темнее ночи». С каждым днём Ньют всё больше чувствовал, как его друг становится не тем, к которому он привык и которого знал как свои пять пальцев. Романтика? Сопливые сравнения? В любое другое время Ньют решил бы, что у Минхо температура или белая горячка. Теперь Ньют заходил в Твиттер реже, потому что попросту боялся однажды увидеть там что-то, что окончательно убедило бы его в том, что он безвозвратно отдалился от своего лучшего друга, которому некогда доверил бы свою жизнь, даже не задумываясь.
Теперь на его месте сидел Томас, и новая картина казалась чужеродной и неестественной.
— Не знаю, может, буду работать у отца…
Томас тут же навострил уши и насторожился:
— Ты никогда мне не говорил о своём отце.
— Нечего говорить, — припечатал Ньют и поставил чашку на стол. — Родители развелись, когда мне было шесть. Я остался с матерью, а отец забрал мою младшую сестру. Я пошёл по стопам матери и стал артистом балета, а Лиззи теперь работает на отца.
— У него свой бизнес?
— Ага. — Ньют хотел остановиться и на этом, но вид Томаса кричал о том, что тот забросил удочку и бросать всё не намерен. — У него сеть ресторанов по всей Америке. Главной фишкой являются мастер-классы разных именитых шеф-поваров, а у него в кабинете до сих пор висит по центру фотография, где он жмёт руку Гордону Рамзи. Очень гордится этим.
Ньют закатил глаза, и только в этот момент Томасу пришло в голову, что он где-то умудрился потерять своё чувство такта. Скорее всего, после развода отца он видел редко, поэтому он свою сестру и продолжал называть Лиззи, будто она всё ещё была для него маленькой сестрёнкой, которая под стол пешком ходит. Расспрашивать своего соулмейта о его жизни интересно, да, но до ужаса неприлично и бесцеременно.
— Если честно, то я не хочу проситься у него работать. Это… унизительно.
— А стать учителем, как этот твой Джон Маскетти, нельзя?
Ньют покачал головой.
— Для этого мне надо отработать ещё три года минимум.
Томас отхлебнул уже остывший чай. Решение было где-то рядом, он чувствовал это, но не мог понять его.
— Значит, будем думать ещё, — задумчиво протянул он, смотря куда-то в пустоту.
***
Когда поздно вечером у Томаса зазвонил телефон, а на экране высветился незнакомый номер, тот поначалу хотел сбросить, но чутьё подсказывало ему, что сейчас произойдёт нечто важное. Как оказалось, звонила ему мать Ньюта, и голос у неё был обеспокоенным, тихим и быстрым, поэтому Томасу приходилось прикладывать усилие, чтобы разобрать часть слов.
— Ньют, он… заперся у себя в комнате пару часов назад и затих там. Он не пускает меня. Томас, ты сможешь приехать? Тебя он послушает.
Томас кивнул, а затем поняв, что его жест так и остался неопознанным, сказал, что скоро будет. От его дома до Ньюта идти пешком около полутора-двух часов, но на автобусе можно и за сорок минут доползти.
Уже стоя на остановке Томас понял, что на последний автобус до дома он успеет в лучшем случае, если ему хватит получаса на разговор с Ньютом, но что-то ему подсказывало, что всё растянется надолго. Конечно, не было ничего особенного в том, чтобы вернуться пешком, но самая короткая дорога пролегала через Западный Колфакс — криминальный район Денвера, в который соваться не особенно хотелось на ночь глядя.
Ладно, пройдётся вдоль Вэлли Хайуэй, может, получится поймать попутку.
Автобус пустовал, разве что кондуктор едва слышно переговаривался с водителем. Томас сел ближе к концу салона и вставил в уши наушники. Как оказалось, их заряда осталось на шесть песен. Может, у Ньюта найдётся внешний аккумулятор и USB-провод?.. Для начала стоило хотя бы доехать до него.
Его район в ночное время был очень тёмным, работающие фонари встречались раз в сто метров, и те тусклые, поэтому дорогу себе Томас освещал телефоном. Он уже настолько привык к маршруту от остановки до дома своей родственной души, что сумел бы пройти с закрытыми глазами и связанными за спиной руками, но споткнуться о какой-нибудь бордюр не хотелось бы.
Глаза матери Ньюта лучились беспокойством, и из-за этого она казалось… живой. Удивительно, но за год их с Ньютом отношений Томас никогда не видел, чтобы его мама хоть раз искренне улыбнулась ему или выразительно посмотрела на него. Её глаза казались странно ледяными и тусклыми, но, как утверждал Ньют, она не всегда так себя вела. Пускай её лицо и казалось необычайно молодым, но руки выдавали возраст их хозяйки. Покрытые набухшими венами и морщинками, они часто скрывались под тёмной шалью.