— Итак, дамы и господа, в субботу у нас уже выступление, а это означает, что до этого времени мы собираемся каждый день не на два, а на три с половиной часа и долбим постановку до той степени, чтобы мне начало нравиться, — Джон всегда выбирал своеобразные выражения, чтобы донести всем свою мысль, но сейчас все отчётливо поняли, что после концерта они соберутся дружной компанией, напьются и не станут вылезать из кровати, по меньшей мере, неделю. — Сейчас я хочу от вас максимальной работы. Меня не устраивает даже мысль о том, что вы можете выступить не идеально. А сейчас, все по местам. Финал. Сразу под музыку, чтобы я видел, над чем стоит работать усерднее. Ньют, — Джон взглядом пробежался по присутствующим в комнате, пока не нашёл его. Тот поднял руку на уровень плеча. — Фуэте. Я хочу увидеть все тридцать. Не подведи на этот раз, я тебя всем сердцем прошу.
Ньют кивнул и встал на своё место. Он чрезвычайно гордился своей солирующей позицией в этой постановке, но порой груз ответственности перед всей группой давил его к земле. Вчера, в понедельник, он весь вечер провёл в своей комнате, пытаясь сделать все тридцать фуэте, но на двадцать шестом у него подкашивалась стопа, и он грузно падал на пол. Снова и снова.
Джон включил музыку, и с первыми нотами на середину зала выбежала прима — длинноногая Кира с небольшой горбинкой на носу и впалыми щеками. Она перевела руки в третью позицию (1), а затем мягко и певуче перевела во вторую, мгновение — и Ньют уже стоит рядом с ней. Он выполнил заученные до автоматизма движения, подхватил Киру за талию и поднятую правую ногу и с удивительной лёгкостью поднял вверх. Мышцы Киры были сильно напряжены, она слегка дрожала и тяжело дышала, несмотря на то, что они только начали. Ньют опустил приму на пол, отбежал в сторону, и вдвоём они начали танцевать синхронную комбинацию.
Затем… фуэте. Ньют старался смотреть на своё отражение в зеркале и про себя отметил, что они с Кирой двигаются одновременно.
Шесть, семь, восемь…
Он боковым зрением заметил движение справа от себя — остальная группа танцевала свою партию. Ньют слушал быструю мелодию и старался делать вращения в такт ей.
Двадцать пять, двадцать шесть…
Он заметил, с какой сосредоточенностью на него смотрел Джон.
Ньют потерял равновесие и упал на бок.
Двадцать девять.
Музыка оборвалась. Джон глубоко выдохнул.
— Завтра придёшь на 30 минут раньше. Поднимайся, идём дальше.
У Ньюта от раздражения и хорошо скрываемой ярости тряслись руки. Он сжал их в кулаки и поднялся с пола.
К концу занятий группа выполнила поклон, Джон напомнил время следующей репетиции, и все потихоньку разошлись. Ньют сидел в раздевалке и пил воду из бутылки, когда к нему подошла Кира.
— Эй, — позвала она. — Сильно устал?
— Нет, — ответил ей Ньют, хотя на самом деле хотел вырвать себе ноги, чтобы они так не болели. — Я, наверное, ещё позанимаюсь. Надо фуэте долбить.
Кира грустно поджала губы, отвела взгляд и кивнула.
— Я хотела предложить сходить куда-нибудь и расслабиться под бокал красного полусладкого, ну, ты понимаешь.
— Может, завтра? — предложил Ньют, видя, как его партнёрша опечалилась. Кира кивнула и ушла переодеваться.
Когда за последним человеком хлопнула дверь, Ньют достал из сумки телефон и вышел в репетиционный зал. Включил музыку и пошёл расставлять в круг стулья. Встал в центр. Уняв странное волнение в груди, Ньют встал в исходное положение, дождался начала такта в музыке и закружился в быстрых фуэте.
На четвёртом он сбил стул, но не потерял равновесие и продолжил выполнять движение.
На шестнадцатом он чуть не налетел на стоящий спереди стул, но вовремя ухватился за него руками и прекратил движение.
Ньют чертыхнулся, поставил упавший стул и начал сначала.
Одна песня сменялась другой, и Ньюта всё сильнее захлёстывала ярость и злость по отношению к самому себе. Его балетка на носке пропиталась кровью.
Двадцать шесть, двадцать семь…
Он сбил седьмой стул из восьми и, потеряв равновесие, повалился на пол.
— Двадцать семь… — прошептал он, сходя с ума от боли и раздражения. Ньют тяжело встал. — Двадцать семь!
Ньют, прокричав последнюю фразу, со злостью пнул оставшийся стул.
— Сколько можно?! — он, движимый накопившейся досадой и злостью, подхватил тот же стул и бросил в стену. Запустил пальцы в волосы и сжал руки в кулаки.
— Так, спокойно, — рвано прошептал он, глубоко вздохнул и начал расставлять эти чёртовы стулья заново.
Он тяжело дышал, в горле застрял ком, а в израненной стопе раздражающе пульсировало.
Ньют стёр пот со лба и начал заново.
— Один, два, три, четыре…
Ньют, сам того не замечая, считал вслух.
— Десять, одиннадцать…
У него начала кружиться голова.
— Восемнадцать, девятнадцать…
Его занесло вправо, но стула он не задел.
— Двадцать три, двадцать четыре…
Его лёгкие словно сковало, и дышать стало почти невозможно.
— Двадцать девять, тридцать.
Он опустил рабочую ногу в пол в четвёртую широкую позицию, раскрыл руки в положение «алянже» (2): правую в третью позицию, левую — во вторую.
Он стоял в течение нескольких секунд, пытаясь осознать случившееся. Он. Сделал. Тридцать. Фуэте.
Из груди вырвался смешок, граничащий с истерическим. Ньют опустил руки и приложил их ко рту. Но смеялся, выпуская тем самым пар и задыхаясь. Он упал на колени и лёг на спину. В животе закололо, а в глазах защипало.
— Все тридцать, — сказал он, успокаиваясь.
Музыка надоела, и Ньют, кое-как поднявшись с пола, выключил её. Время — почти десять. Так и не поставив стулья на место, Ньют вышел из зала, наскоро переоделся и отправился домой.
Дверь он отпер ключами, решив не беспокоить Анну, но женщина всё равно вышла на шум и возню.
— Ньют, — поздоровалась она. — Вы сегодня поздно.
— Пришлось остаться ненадолго, — сказал он с широкой улыбкой. — Мама в комнате?
— Да, — кивнула Анна. — Готовится ко сну.
Ньют кивнул, бросил на пол спортивную сумку и стремглав (насколько ему позволяла искалеченная нога) бросился к матери. Остановился перед дверью и тихонько постучался. Дождавшись приглашения, вошёл внутрь.
— Ох, Ньют, — улыбнулась мама. — Как репетиция прошла?
— Мама, — с нагнанной таинственностью, но с широкой улыбкой сказал Ньют и подошёл ближе. — Я сделал все тридцать фуэте. Все тридцать!
Мама восторженно ахнула и обняла сына за шею, чуть привстав на носочки. Ньют же сомкнул руки у неё на талии.
— Ты большой молодец! — мягко и радостно прошептала она и поцеловала в щёку. — Я знала, что у тебя получится!
— Спасибо. — Ньют, улыбнувшись, кивнул. — Спокойной ночи?
— Сладких снов, милый.
Мама улыбнулась в ответ и вернулась к зеркалу, чтобы нанести на лицо и руки крем. Ньют тихо закрыл за собой дверь и направился к себе в комнату перевязывать ногу.
В этот раз всё было даже хуже, чем в прошлый раз: его стопа вся была покрыта гематомами, а выпирающая под большим пальцем косточка покрылась кровью. Ньют смочил вату перекисью и принялся аккуратно стирать кровь.
***
— Смотри.
— Смотрю.
— Я имею в виду, слушай.
— Слушаю.
— Алби! Я серьёзно, — возмутился Томас и для вида замахнулся своим телефоном. — Итак, в воскресенье я почувствовал боль в ноге в час дня. Примерно, я точно минуты не вспомню. Затем, в четыре, боль в ляжке от, предположительно, ожога. Теперь мы сопоставляем полученную информацию с часовыми поясами мира и смело вычёркиваем всё восточное полушарие, — Томас открыл фломастер и зачеркнул добрую половину мира на купленной вчера карте.
Алби кивнул. В тускло освещённой настольной лампой комнате Алби лежал на диване, а рядом, на коленях, спиной к нему стоял Томас и работал с картой на журнальном столике. Его руки двигались быстро и рывками, и Алби почему-то потянуло зевнуть, и он сделал это. Громко и протяжно.
Тут же в него полетел колпачок от фломастера.