— Не спи! Самое интересное, так это то, что вчера я чувствовал боль в том же месте во второй половине дня, когда я вернулся с учёбы, а это значит, что моя родственная душа либо моего же возраста и живёт в том же часовом поясе, что и я, либо я просто придумываю себе оправдания. Хотелось бы верить, что первое.
— Это значит, что мы всё-таки идём на балет в субботу? — спросил Алби.
Томас кивнул.
— Если в течение всего представления я буду чувствовать, словно моя обувь мне мала, то моя теория верна, а если нет… Придётся придумывать что-то другое.
— Понял, — только и ответил Алби. — Пойду-ка я домой. Созвонимся завтра, чтобы встретиться и купить билеты, окей?
— Окей.
Едва Томас захлопнул за другом дверь, он зашипел и сполз вниз по стенке, схватился за правую стопу и зажмурился, пытаясь как-то отвлечься от резко появившейся боли.
Эта чёртова родственная душа опять чем-то мается. Порой Томасу хотелось хорошенько зарядить ей куда-нибудь. Боль то утихала, то накатывала новой волной вплоть до десяти вечера, и Томас успел за это время проклясть всех известных ему богов.
~
В субботу Томас стоял в вестибюле одного городского театра и ждал Алби. В руках у него был небольшой букет цветов, а сам он нервно постукивал носком по полу и сверялся с наручными часами с чёрным кожаным ремешком.
Алби опаздывал. Алби опаздывал, и это сильно нервировало и раздражало. Чёрт его дёрнул забрать билеты себе, потому что «голова у тебя дырявая, Томас, забудешь ещё». А теперь опаздывает.
— Привет, — раздалось над левым ухом, и Томас вздрогнул. — Прости, что опоздал.
— Бог простит, — буркнул Томас и забрал протянутый Алби билет. — Пошли скорее, пока лучшие места не разобрали на нашем балконе.
Алби пожал плечами и двинулся следом. Они сидели на балконе на третьем уровне, несколько левее от середины зала, поэтому им придётся всю постановку смотреть с повёрнутой влево головой, но зато Томас взял напрокат бинокль, который выглядел так, словно он существовал ещё со времён войны Севера и Юга. Тем не менее, с его помощью сцену было видно очень хорошо.
Когда прозвучал третий звонок, Томас и Алби тут же поставили телефоны на беззвучный режим, как им сказала старушка, проверяющая билеты. Ни Томас, ни Алби на балет никогда не ходили и почему-то они чувствовали себя неуютно. Им казалось, что они тут, словно белые вороны. Изгои, танцующие уличные танцы и пришедшие посмотреть на устоявшееся в течение веков искусство. К счастью, это чувство рассеялось довольно скоро. Томас почти не относил от лица бинокль, просматривая танцующих балерин и искренне восхищаясь их растяжкой, синхронностью и отточенными движениями, которые они выполняли безупречно.
Когда на сцене появилась прима, а вслед за ней выбежал премьер, у Томаса в груди резко возросло волнение, и он не мог объяснить причину этого. Вообще, какой-то частью сознания он ожидал увидеть артистов балета в белых колготках, но здесь они выступали в каких-то эластичных брюках с подтяжками, отчего он чувствовал себя немного спокойнее.
Дуэт примы и премьера был таким… необъяснимым. Они двигались так слаженно, так идеально, что Томас даже не стал сомневаться в том, что они родственные души. И после этой мысли Томас понял очевидную вещь: его ступни не болели. Ничуть, нисколько.
Вскоре закончился первый акт, половина партера тут же ушла в буфет или куда-то ещё, а Томас углубился в изучение брошюры, листки которой даже не потрудились закрепить степлером. Он взглядом пробежался по титульному листу и уцепился за имя художественного руководителя и хореографа данного балета: Джона Маскетти, и почему-то имя показалось Томасу смутно знакомым. Хотя, скорее это было пустое и бессмысленное дежавю.
Перевернул страницу. Действующие лица и исполнители. На первой же строке была, похоже, та самая прима, и звали её Кира Тёрнер. Также там было написано, что она призёр какого-то международного конкурса, только вот название почему-то не написали.
Премьера звали Ньют ***. Томас задумался над этим странным именем. Ньют. Почти как Ньютон. Этот парень был лауреатом такого же безымянного международного конкурса, и Томас не имел представления, с чего это ему так стало интересно.
— Ты в этой брошюре сейчас дырку просверлишь, — обратился к нему Алби. — Как тебе пока балет?
— Чувствую себя чужим среди своих, если можно так выразиться, — сказал Томас и закрыл брошюру. — Но, бесспорно, очень красиво.
— Хотел бы отдаться этому направлению?
— Нет! — в притворном ужасе выдохнул Томас и рассмеялся.
Антракт подошёл к концу, когда парни обсуждали уснувшего мужчину на соседнем балконе, который прохрапел половину первого акта, но проснулся со вторым звонком. Свет потух, и Томас тут же поднёс бинокль к лицу.
На сцене разворачивалась какая-то драма: премьер (Ньют, ну и имечко!) в своей партии пытался донести до зрителя свою боль, ведь прима танцевала с другим и избегала его. Этот сюжетный твист оказался довольно предсказуемым и скучным, как показалось Томасу, но свои мысли он предпочёл держать при себе. Он просто наслаждался и восхищался изящностью и профессионализмом танцующих и гениальностью хореографа. Томас и Алби два дня придумывали маленькую связку для своего выступления, а тут — целая постановка в двух действиях!
Резкая смена настроений в музыке и неожиданная заполненность на сцене дала понять Томасу, что начался финал, и от этой мысли ему почему-то стало… жаль?
Прима и премьер закружились в очень долгих и сложных вращениях, и Томас стал про себя считать их количество, но сбился. Он наблюдал в бинокль за тем, как премьера немного занесло в сторону и как он ударил ногой стоящую справа от него девушку по руке, и Томас почувствовал неприятный толчок в том же месте.
Томас на мгновение перестал дышать и чуть не выронил бинокль.
— Тридцать поворотов, вот это они титаны! — шепнул Алби, но Томас пропустил его слова мимо ушей и сглотнул.
Неужели его родственная душа… парень? Или же это просто совпадение? Нет, не может быть… Чёрт возьми!
— С тобой всё нормально? — спросил Алби.
— Помнишь, как премьер ударил девушку ногой по руке во время поворотов? — Томас склонился к Алби и горячо зашептал ему на ухо, после чего сзади последовало шипение, но парни не обратили внимания.
— И что?
— Я почувствовал.
— Твоя родственная душа — это та девушка? Не завидую, она не очень.
— Ты придурок? Я почувствовал боль в ноге.
Алби замолчал и как-то странно посмотрел на Томаса.
— Ой, — только и выдавил он и отвернулся к сцене. — Во дела.
Томас удержался от саркастичного комментария и взглянул на сцену. Премьер подхватил приму на руки, невысоко подкинул её, и она перевернулась в воздухе, и эта поддержка была просто выше всяких похвал. Танцоры застыли, когда прозвучал финальный аккорд, и весь зал спустя несколько мгновений взорвался аплодисментами. Томас и Алби, на мгновение опешив, поднялись со своих мест и захлопали тоже.
— Ты не собираешься относить цветы? — спросил Алби уже громко.
— Не знаю… А это не будет выглядеть странно? «Привет, я твоя родственная душа и я парень, ты тоже, это странно, держи букетик»?
— Веди себя естественно, не разводи тут колхоз, — Алби хохотнул и пихнул друга плечом. — Шуруй давай, я буду на улице ждать.
Томас собрал всю свою гордость в кулак, глубоко выдохнул и пошёл прочь с балкона. Он спустился на уровень партера и свернул в узкий коридорчик, где, по идее, должен быть выход на сцену. Томас, воровато оглядевшись, направился именно туда.
На сцене небольшой кучкой собрались танцоры, но среди них он не заметил светлую макушку и он свернул к гримёрным. На некоторых дверях были приклеены скотчем бумажки с именами, и Томасу пришлось миновать достаточно много, чтобы найти ту, что ему была нужна. Когда он подходил к двери с надписью «Ньют ***», та открылась, и оттуда вышел высокий мужчина с довольно кислой физиономией, который с подозрением зыркнул на Томаса, но, заметив букет цветов, развернулся и ушёл в противоположное направление.