Да, это был очень одаренный юноша. В 1874 году 20-летний Оскар Уайльд добился высшего академического успеха — стипендии в оксфордском колледже Магдалины. Учился он всегда замечательно, но это не приносило ему полного удовлетворения, он вечно был недоволен собой. 3 марта 1877 года Оскар сообщает в письме к своему бывшему соученику Уильяму Уорду:
«В понедельник экзаменуюсь на „Ирландию“. Господи боже мой, как беспутно я проводил жизнь! Я оглядываюсь назад, на эти недели и месяцы сумасбродства, пустой болтовни и полнейшей праздности, с таким горьким чувством, что теряю веру в себя. Я до смешного легко сбиваюсь с пути. Так вот, я бездельничал и не получу стипендии, а потом буду страшно переживать… Я ничего не делаю, только сочиняю сонеты и кропаю стихи…»
Все обошлось благополучно. Поэзия нисколько не помешала учебе, и 28 ноября 1879 года 25-летний Оскар Уайльд получил степень бакалавра искусств. Знания приобретены, а дальше Уайльд занялся шлифовкой собственной индивидуальности: живя в основном в Лондоне, он учился пленять общество как собеседник и рассказчик, развивая свои эстетические вкусы.
Высший свет всегда был для него притягательной целью, но как проникнуть туда, будучи провинциалом и не имея никакого аристократического титула? Оскар Уайльд решил эту задачу — и не за счет интенсивного труда (он гнул спину как критик-фельетонист в лондонских газетах), не за счет творчества (первый сборник стихотворений, изданный им за свои деньги, почти не удостоился внимания рецензентов). Пропуск в политические и литературные салоны сначала Англии, а потом Америки дал ему замечательный устный дар рассказчика.
Своей знакомой миссис Льюис писатель сообщает в 1882 году из Нью-Йорка:
«…Даже у Диккенса не было такой многочисленной и такой замечательной аудитории, какая собралась у меня в зале. Меня вызывали, мне аплодировали, и теперь со мной обращаются как с наследным принцем. Несколько „Гарри Тириттов“ исполняют обязанности моих придворных секретарей. Один день-деньской раздает поклонникам мои автографы, другой принимает цветы, которые и впрямь приносят через каждые десять минут. А третий, у которого волосы похожи на мои, обязан посылать свои собственные локоны мириадам городских дев, в результате чего он скоро лишится шевелюры.
Бывая в обществе, я становлюсь на самое почетное место в гостиной и по два часа пропускаю мимо себя очередь желающих быть представленными. Я благосклонно киваю и время от времени удостаиваю кого-нибудь из них царственным замечанием, которое назавтра появляется во всех газетах. Когда я вхожу в театр, директор ведет меня к моему месту при зажженных свечах, и публика встает. Вчера мне пришлось уйти через служебный вход: так велика была толпа. Зная, как я люблю добродетельно оставаться в тени, Вы можете сами судить, сколь неприятна мне устроенная вокруг меня шумиха; говорят, со мною носятся больше, чем с Сарой Бернар…»
Оскар Уайльд лукавил: вся эта помпа доставляла ему истинное удовольствие. Так чем он так пленил публику? Слово Корнею Чуковскому:
«За столом, усыпанным фиалками, за бокалами шампанского, в освещенных огромных залах — в Бостоне, в Париже или в Лондоне, по-французски, по-английски он рассказывал детские сказки, притчи, легенды, повести, драмы, — и великосветские люди рыдали как дети, слушая его импровизации. Он гений разговора, беседы. Не то чтобы „оратор“ или „рассказчик“, а именно повествователь, собеседник».
Биограф писателя Роберт Шерард свидетельствует: «В истории всего человечества не было такого собеседника. Он говорил — и все, кто внимал ему, изумлялись, почему же весь мир не внимает ему».
Если следовать биографической канве, то часть заработанных денег в Америке Уайльд потратил на то, чтобы пожить в Париже. Там он познакомился с Верленом и Виктором Гюго, с Малларме, Золя, Дега, Эдмоном де Гонкуром и Альфонсом Доде. Уайльд сделал себе волнистую прическу, как у Нерона на бюсте в Лувре, и стал одеваться по последней парижской моде. «Оскар первого периода умер», — провозгласил он. Еще бы! Оскар Уайльд перешел на положение «Шехерезады великосветских салонов», как назвал его Корней Чуковский, тоже замечательный сказочник.
Итак, искрящийся каскад красноречия, блеск и фейерверк ума: отточенные фразы, афоризмы, парадоксы, блестящие сравнения, тонкие наблюдения, необычные метафоры, остроумные эскапады. И венчает все это дендизм, поднятый Уайльдом на недосягаемую высоту; внешность, прическа, одежда, аксессуары — все продумано и все вызывает неоднозначную реакцию, так как выбивается из общего ряда, обжигает новизной.