Ах, этот байронизм! Вечно изводящая тоска. Разъедающая хандра. Гнетущее разочарование. И полнейший дискомфорт в душе. Откуда он? Сам Байрон пытался разобраться в своих эмоциях и записывал в дневнике 5 января 1821 года:
«В чем причина того, что всю мою жизнь я был более или менее ennuye (скучающий — франц. — Ю. Б.)? И что сейчас, пожалуй, даже меньше, чем в двадцать лет, насколько я помню? Не знаю, как ответить на это, но полагаю, что дело в каких-то врожденных свойствах; по этой же причине я просыпаюсь в дурном расположении духа — и так уже много лет. Умеренность в еде и усиленные физические упражнения, к которым я по временам прибегал, почти ничего не изменили. Больше помогала сильная страсть — под ее прямым воздействием я бывал странно возбужден, но не подавлен.
Доза солей вызывает у меня кратковременное опьянение, подобно легкому шампанскому. А вино и другие крепкие напитки делают угрюмым, даже свирепым — но молчаливым, замкнутым и не склонным к ссоре, если со мной не заговаривать. Плавание также вызывает у меня подъем духа, но обычное мое состояние — подавленность, которая усиливается с каждым днем. Это безнадежно; ведь я теперь даже менее ennuye, чем в девятнадцать лет. Заключаю так из того, что мне тогда не нужны были азартная игра, вино или какое-нибудь движение, иначе я чувствовал себя несчастным. Сейчас я научился хандрить спокойно и предпочитаю одиночество любому обществу — кроме общества дамы, которой я служу. Но что-то заставляет меня думать, что я — если доживу до старости — „начну умирать с головы“, подобно Свифту. Однако я не так страшусь идиотизма или безумия, как он. Напротив, я считаю, что некоторые спокойные формы их предпочтительнее того, что считается у людей здравым рассудком».
Однако хандра не помешала (а может быть, наоборот, способствовала) Байрону стать титаном периода романтизма в литературе и искусстве. Он был кумиром эпохи, как Наполеон. Наполеон — символ победных войн и умелой организации государства, Байрон — символ литературной и частной жизни. Наполеон наводил порядок в Европе, а герои байроновских поэм «Гяур», «Корсар», «Манфред» и «Каин» выступали в роли мятежников, не принимающих этот порядок. Они отвергали любые его утешительные иллюзии и прямо смотрели в «ночной, беззвездный» мрак «железного века».
Нет, Байрон не принимал мировой порядок тиранов (хотя и преклонялся перед Наполеоном как сильной личностью). Сердце поэта переполнялось страданием, когда он видел, что происходит вокруг, и прежде всего в его любимой Англии. С язвительной иронией изъясняется он в своей любви к родине, перечисляя все ее «блага»:
А далее саркастически добавляет:
Как тут не вспомнить строки Лермонтова «Люблю отчизну я, но странною любовью!..» Параллели слишком явные, хотя Михаил Юрьевич и утверждал: «Нет, я не Байрон, я другой…»
Но вернемся к первоисточнику, то бишь к Байрону, чтобы взглянуть на него с другой стороны. Мы уже сказали вкратце о политических взглядах поэта (вся его жизнь была вызовом обществу), о его вкладе в мировую литературу. Вскользь добавим, что Байрон еще и богоборец, гордец, бунтарь, скептик, храбрец, отличный спортсмен и стрелок, человек щедрый и одновременно скаредный… Но речь поведем не об этом, а исключительно о Байроне как покорителе женских сердец, для которого чувство греха было неведомо.
Наш соотечественник поэт Павел Антокольский записывал о Байроне в дневнике как о благожелательном, добром, спокойном человеке: «Но совсем иное — Байрон и женщины. Это, конечно, обыкновенный Казанова, но с рефлексией…» (28 мая 1964).
Чтобы избежать тоски, сплина, хандры, лорд Байрон прибегал к женщинам как к своеобразному лекарству. Женщины врачевали его скорбный и печальный дух. Сколько их было? «200, хотя эта цифра, возможно, неточна. Я их последнее время перестал считать», — записывал Байрон в своем дневнике в Италии. Многих он не помнил совсем, многим даже посвящал стихи. Эти музы составляли, кстати, целую коллекцию: Лесбия и Каролина, Элиза и Анна, Марион и Мэри, Гарриет и Джесси… Во всех стихотворениях, посвященных своим любовницам-врачевательницам, чародейкам-искусительницам, Байрон романтически страстен.