– Эта пуговица, она наводит на размышления, – задумчиво произнес Пуаро. – Давайте побеседуем со шведской дамой, прежде чем будем обсуждать показания и улики, которые у нас уже есть… – Он порылся в стопке паспортов, которая лежала перед ним. – Ага, вот она! Грета Олссон, сорока девяти лет.
Мистер Бук отдал приказ официанту, и через несколько минут тот ввел в вагон даму с пучком желто-серых волос и длинным лицом, чем-то напоминавшим овечью морду. Она близоруко таращилась на Пуаро сквозь очки, но при этом была абсолютно спокойна.
Выяснилось, что шведка понимает и говорит на французском языке, поэтому дальнейшая беседа велась именно на нем. Сначала Пуаро задал ей вопросы, ответы на которые были ему уже известны – он поинтересовался ее именем, возрастом и адресом. После этого спросил, чем она занимается.
Грета Олссон рассказала, что является руководительницей миссионерской школы недалеко от Стамбула. По профессии же она медицинская сестра.
– Вы, конечно, уже слышали, что здесь произошло прошлой ночью, мадемуазель?
– Естественно. Это просто ужасно. И дама из Америки рассказала мне, что убийца побывал и у нее в купе.
– Как я слышал, вы были последним человеком, который видел убитого живым?
– Не знаю. Может быть, и так. Я случайно открыла дверь в его купе. Мне было очень стыдно. Такая нелепая ошибка…
– И вы действительно видели его?
– Да, он читал книгу. Я быстро извинилась и закрыла дверь.
– Он вам что-нибудь сказал?
На щеках достойной дамы появился румянец.
– Засмеялся и сказал несколько слов. Но я… я не разобрала их.
– А что вы сделали после этого, мадемуазель? – спросил Пуаро, тактично уходя от дальнейшего обсуждения этой темы.
– Я прошла к даме из Америки, к миссис Хаббард. Я попросила у нее аспирин, и она мне его дала.
– Она просила вас проверить, закрыта ли смежная дверь между ее купе и купе месье Рэтчетта?
– Да.
– И та была заперта?
– Да.
– А что потом?
– Потом я вернулась в свое купе, приняла лекарство и легла.
– Сколько было времени?
– Когда я ложилась, было без пяти одиннадцать. Я точно помню, потому что посмотрела на часы, прежде чем их завести.
– Вы быстро заснули?
– Не совсем. Голова у меня почти прошла, но некоторое время я лежала без сна.
– Поезд успел остановиться до того, как вы уснули?
– Не думаю. Мне кажется, что мы остановились на какой-то станции как раз тогда, когда я уже засыпала.
– Это были Винковцы. Скажите, мадемуазель, это ваше купе? – Сыщик показал на план вагона.
– Да, мое.
– У вас верхняя или нижняя полка?
– Нижняя – номер десять.
– У вас есть попутчица?
– Да, молодая английская леди. Очень милая и любезная. Она едет из Багдада.
– После того как поезд отошел от Винковцев, она выходила из купе?
– Уверена, что нет.
– А почему вы так уверены, если, как говорите, спали?
– У меня очень чуткий сон. Я привыкла просыпаться от малейшего звука. Я уверена – если б она спускалась с полки, я обязательно услышала бы.
– А вы сами выходили из купе?
– Не выходила до самого утра.
– У вас есть алое шелковое кимоно, мадемуазель?
– Конечно нет. У меня удобный халат из шерстяного трикотажа. Бледно-сиреневый, с капюшоном – такие часто продаются на Востоке.
Кивнув, Пуаро поинтересовался дружелюбным тоном:
– А куда вы сейчас едете? В отпуск?
– Да, я еду домой в отпуск. Но сначала заеду на недельку к сестре в Лозанну.
– Не будете ли вы так любезны написать адрес вашей сестры?
– С удовольствием.
Шведка взяла у него лист бумаги и карандаш и записала имя сестры и ее адрес, как и просил Пуаро.
– Вы были когда-нибудь в Америке, мадемуазель?
– Никогда. Но однажды чуть не поехала. Я должна была сопровождать одну даму-инвалида, однако поездку отменили в самый последний момент. Я очень расстроилась. Американцы – они очень хорошие. С удовольствием дают деньги на школы и больницы. Очень практичный народ.
– А вы не помните дело о похищении ребенка Армстронгов?
– Нет, а что это за дело?
Пуаро объяснил.
Грета Олссон была вне себя. Ее желтый пучок затрясся от возмущения.
– Вы только подумайте, и такие злодеи живут на свете! Это настоящее испытание для нашей веры в Бога. Бедная мать… Мне жаль ее от всего сердца.
Когда добродушная шведка покидала вагон-ресторан, ее лицо горело от возмущения, а глаза были полны слез.