Выбрать главу

Я даже начал ненавидеть Наполеона. Я смотрю на подаренный мне мамой Джеммы портрет и представляю себя в рядах его сторонников. Не сомневаюсь, что он был энергичным и пробивным чуваком, и мы бы вряд ли с ним поладили. Он бы командовал и помыкал мной, посылал то за тем, то за этим. Он бы вел себя точно как папа: наверняка он был из тех, кто может переживать из-за того, что кто-то воспользовался его водой для ванны.

Я сегодня пишу как в первый раз. Все предшествующие записи были обязаловкой. Я представляю, как обнаружу этот дневник через двадцать лет, когда стану знаменитым писателем, и от души над собой посмеюсь: ха-ха-ха, папа сказал мне то-то, а я ему ответил то-то, — видите, как я его обскакал, ну разве я не молодец? По-моему, этот ретроспективный взгляд вполне естественней, учитывая, что я собираюсь стать писателем.

Однако сегодня я пишу, потому что мне одиноко. Обычно я чувствую себя довольно счастливым человеком. У меня нормальные отношения с окружающими, и, начав любой разговор с простого «привет», я могу рассказать в веселой и смешной манере о том, что произошло со мной за день. Но боюсь, что в этом состоянии я ни с кем не смог бы говорить.

14 марта: Вначале я еще мог писать маме письма, в которых говорил о смерти, но теперь на эту тему наложено табу.

«Она просто должна жить, — говорит папа, — и мы должны делать то же самое».

Он все чаще и чаще прибегает к своему любимому методу, который заключается в стремлении откупиться от неприятностей. «Мы тут ездили на Международную ярмарку, — заявляет он и продолжает голосом, которым говорит всегда, когда пытается подбодрить Маму: — Я ей сказал: „Мы поедем на ярмарку“. Поездка обошлась мне в двести пятьдесят фунтов, но это того стоило. Ей стало лучше. Она бегала по проходам, как Колин Джексон».

Сегодня перед уходом на работу Сара разрыдалась у меня на плече. Она сегодня мыла и завивала маме волосы и поняла, что от нее осталась ровно половина, если не меньше.

Вечером папа ложится рядом с мамой и пытается накормить ее супом. Мама говорит, что суп пересолен, и икает после каждой ложки. Когда обозленный и выведенный из себя папа выходит, я сажусь рядом с мамой и глажу ее по голове. Она говорит о том, что и так всем известно, кроме нее: она говорит, что дело не в гриппе, а в метастазах, которые уже проникли в печень.

— Грипп не может так долго длиться. Человек лишается аппетита тогда, когда рак захватывает печень, — говорит она, глядя прямо на меня. Лицо ее постарело, как у деда, и подбородок дрожит.

Четверг, 15 апреля

Собеседование в Финансовой службе «Молдон». Фрэнк Понд спрашивает, как делишки, и я отвечаю, что отлично, хотя на самом деле делишки идут из рук вон плохо. Потом ни с того ни с сего он вдруг заявляет, что ему не нравится моя куртка с застежкой Зиг-Заг. Мне тоже не нравится, что он такой толстый, но я же не сообщаю ему об этом.

— Видишь ли, Джей, — говорит он, — одежда является твоей визитной карточкой. У всех есть своя униформа — у полицейских своя, у обывателей своя. У продавцов тоже есть своя униформа. Мы — люди в сером, покупатель не станет обращаться к продавцу, который ходит в костюме бутылочного цвета. — Он вынимает карандаш и тыкает им в фотографию, помещенную на одной из страниц рекламной брошюры их компании. На ней изображена целая группа парней в серых костюмах, которые стоят, небрежно облокотившись на компьютеры, и сидят за фотокопировальными машинами. Волосы у всех расчесаны на прямой пробор, вид тупой, но деловитый. — В течение первого года ты заработаешь двадцать тысяч. Во второй год эта сумма возрастет до тридцати тысяч. И ты будешь получать эти деньги, потому что я научу тебя, как надо их зарабатывать.

Меня начинает сносить. Жизнь чем-то напоминает головоломку. Сначала ты тычешься налево и направо в поисках решения. Пробуешь то одно, то другое. А потом внезапно выясняется, что выбора уже не остается. И либо тебе удается найти разгадку, либо ты обнаруживаешь, что в самом начале совершил непростительную ошибку. «Всю жизнь сидеть в своем кабинете и писать!» — кричу я. А что, если я ошибаюсь? Что, если мое призвание там, где я еще никогда не был и уже никогда не буду, так как время мое ушло? Может, мой удел — стоять с гаечным ключом в автомастерской.