Мы с папой смотрим «Пушки острова Наваррон». Он считает, что мы должны это сделать, так как накануне маминой смерти смотрели именно этот фильм.
— Я не буду сейчас вспоминать о твоих звонках, — говорит он. — Сейчас не время. Но завтра, когда вечер закончится, нам предстоит серьезный разговор. И боюсь, тебе не очень понравится то, что я тебе скажу.
Когда он ложится, я звоню Джемме в Шеффилд, но ее соседка по комнате отвечает, что она ушла гулять с Родом. Я интересуюсь, не тот ли это Род, который учится на классическом отделении, но девица вместо ответа спрашивает, кто говорит, и я вешаю трубку.
Мне удается дозвониться до Джеммы только в два часа ночи.
— Оцени по десятибалльной шкале — насколько ты меня любишь. Джем.
— Джей?
— Ну давай, Джем, дай мне хотя бы пять баллов.
— Джей, я сплю. На улице ночь.
— Так, значит, долговязый Род? Теперь ты любишь его? И что ты готова ему отдать?
Молчание.
— Какого он роста? Ну давай, скажи, какой рост у долговязого Рода?
Молчание.
— Джей, мне не нравится этот разговор.
— Зато мне очень нравится. Так какой у него рост?
— Он довольно высокий. Теперь мне можно пойти в кровать?
— Ты же говорила, что он коротышка. Ну ладно. — Пауза. — Брось, Джем. Хочешь, мы купим квартиру в Шеффилде?
— Нет, не хочу.
— Ну хорошо, тогда давай снимем.
— Джей, все кончено.
— Ну почему? Я все понял. Я отношусь теперь к тебе совершенно иначе. Я перестал зацикливаться только на себе. — Пауза. — Я собираюсь в Шеффилд.
— Напрасно. Тебе это не понравится.
— Нет, понравится.
— Я не стану с тобой общаться.
Пауза.
— Значит, ты уже трахалась с ним, Джем?
— Что?
— Трахалась?
— Какое твое дело?
— Просто я хочу понять, насколько все серьезно.
— Все очень серьезно.
— Значит, ты с ним трахалась? — Пауза. — А как же насчет лета? Ты вернешься. Джем?
— Не знаю.
— Мы могли бы поехать путешествовать. Я буду нести палатку. Я буду нести все. Я готов нести даже тебя, если ты захочешь.
— Нет, Джей.
— Ладно, тогда пойдешь сама.
Пауза.
— Джей, это не ты изменился, а я изменилась. Теперь я хочу другого. Я хочу что-то сделать, а ты никогда ничего не делал.
— Делал. Я делал тысячу разных вещей. Чего я не делал? Чего именно я не делал?
— Ничего. Разберись в себе, Джей.
— Со мной все в порядке. — Пауза. — Джем, прежде чем я разберусь, я должен с тобой увидеться. Я не могу разобраться в себе без тебя. Пожалуйста, Джем. По десятибалльной шкале — насколько ты еще меня любишь? Ну пожалуйста, дай мне хотя бы три балла.
— Ничего не получится, Джей. Я уже все решила.
— Аллё! Джем?
— Это Шейла пришла. Мне пора. Мне завтра вставать в…
— Джем!
— Что?
— Помнишь, как мы писали друг у друга на спинах, и ты написала «Я люблю тебя», а я написал «Я тоже тебя люблю», я чуть было не написал тогда, Джем, «Ты выйдешь за меня замуж?».
— Что?
— Давай поженимся, и у нас будут дети. Давай у нас будет трое детей, и мальчика мы назовем Борисом.
Пауза.
— Уже поздно, Джей. Мне пора идти.
— Поздно сегодня или поздно вообще?.. Ты еще пожалеешь об этом, Джем. Когда мое имя будет внесено в книгу Паркинсона, ты об этом пожалеешь. Когда я напишу свой роман. Ты пожалеешь, когда получишь от меня открытку из Судана.
— До свидания, Джей. Ой…
— Что?
— Сколько времени? Господи, сегодня же годовщина твоей мамы.
— Пошла ты к черту, Джем.
7 часов вечера.
Уставший как собака после бессонной ночи, отправился на работу и тут же был вызван в кабинет Криса Хендерсона. Голова у Криса напоминает грецкий орех, но на этот раз она выглядит еще более ореховой, так как он весь сморщился, чтобы продемонстрировать мне свое недовольство.
Здесь же в углу восседает гиперактивный Берни со своей трясущейся ногой, которая ходит вверх и вниз, как игла у швейной машинки. Я сразу понимаю, что меня собираются уволить, только еще не догадываюсь за что. Собственно говоря, мне наплевать, просто я хочу знать, за что именно.
— Садись, — говорит Джульетта очень серьезным тоном. На мгновение мне приходит в голову, что кто-то видел меня в Комик-тресте, и я уже собираюсь объяснить, почему вел себя там так необщительно. Почему я не встал, когда затейник хотел, чтобы я это сделал.