— Помню, — как виноватая, ответила Нонна Павловна.
— И похожа она здорово на тебя, — продолжал прямо смотреть ей в глаза Овчинников. — На вашу, словом, само-куровскую породу похожа.
— Это не очень хорошо, — несколько смущенно проговорила Нонна Павловна. — Дочка должна походить на отца. Тогда она будет счастливая. Есть такая примета...
— Ну, это мы поглядим потом, какая она будет по примете, счастливая или несчастливая. Это будет, однако, зависеть и от нее самой, — убежденно произнес Овчинников. — А пока она походит на тебя. Вылитая. И по обоюдному согласию мы назвали ее в твою честь Настей...
Нонне Павловне было почему-то неудобно сказать Овчинникову, что ее теперь зовут не Настей, что она даже в паспорте изменила свое имя. Отчество ей в паспорте не удалось переменить, но все-таки она величает себя не Пантелеймоновной, а Павловной. Так, пожалуй, красивее. Да и когда она могла бы обо всем этом сказать ему, если б даже захотела, — он ведь за всю дорогу не спросил ее, как она живет, как чувствует себя, где работает.
После какой-то странной вспышки, после внезапной горячности он умолк и молчал весь остаток пути.
— Ну вот, — сказал он, когда бричка остановилась у небольшого домика с высоким крыльцом, на котором — уже издали было видно — стояла женщина в малиновой кофточке.
Женщина эта проворно сбежала с крыльца и, заплакав, стала обнимать Нонну Павловну, еще не высвободившую ноги из брички.
— Настенька, родная, сестричка моя!—плакала женщина.
И не то чтобы Нонна Павловна не узнала сестру — она просто растерялась, увидев, что Даша совсем не такая, как думалось. Даша, оказывается, старенькая, и волосы с сединой, и лицо будто обгорелое, и кофточка не столько малиновая, сколько бурая, вылинявшая от стирки. Неужели нельзя было переодеться по случаю такой встречи? Или не во что переодеться?
3
Нонна Павловна обняла сестру и тоже заплакала.
— Ну вот, — повторил Овчинников, поглядев на сестер, вынул чемодан из брички, поставил его на крыльцо и, ничего больше не сказав, уехал.
— Ему на работу надо, — как бы извинилась за мужа Даша, вытирая слезы коричневой рукой.
А Нонна Павловна вытянула из-за выреза на груди маленький, с кружевами, носовой платочек и, приложив его сперва к своим глазам, стала вытирать глаза сестры.
Потом они вошли в дом, пахнущий свежеоструганным деревом, недавно вымытыми полами и нагретой известью, золой и глиной от протопленной русской печи. И хотя дома этого раньше не было, на Нонну Павловну вдруг от всех его стен пахнуло таким родным, давно знакомым духом, что слезы снова выкатились из глаз и повисли на ее красивых ресницах.
— Даша, милая, — проговорила она потрясенно, — да это что же с тобой?
— Что со мной, что со мной? — скороговоркой, будто испугавшись, спросила Даша.
— Да ты какая-то, я не понимаю, старенькая, что ли, сделалась. А ведь ты моложе меня...
— Моложе, моложе, — подтвердила Даша. — На три года почти что моложе. Но вот видишь, ребятишки, заботы. .. А ты-то, Настенька, какая еще красавица! Любоваться только можно...
Нонна Павловна искоса взглянула на себя в большое зеркало, вделанное в дверцу платяного шкафа, и, поправив волосы мизинцем, спросила:
— Живете-то вы как?
— Живем ничего. — Даша стала накрывать стол скатертью. — Можно даже сказать, неплохо сейчас живем. Лучше живем, чем раньше. Чуток лучше.
— С мужем-то у тебя все хорошо?
Нонна Павловна спросила это, как обыкновенно спрашивают не только сестры, но и просто подруги. В вопросе этом не было ничего удивительного. Но Даша вдруг насторожилась и, держа тарелку на весу, спросила:
— Это в каком же смысле?
— Ну, не обижает он тебя?
— А зачем же ему меня обижать? Я тоже работаю...
— Все работают, — сказала Нонна Павловна. — Но мужчины теперь чересчур гордые. Повсюду только и слышно...
А что слышно, так и не сказала. Открыла чемодан, вынула зубной порошок в пластмассовой коробке, полотенце, мыло.
— Мне умыться надо.
— И правда, и правда! — заторопилась Даша. — А я-то, дура деревенская, хотела тебя сперва покормить...
— Я кушать не хочу, — сказала Нонна Павловна. — Я так рано не кушаю...
— Какое же рано? — Даша посмотрела на ходики. — Седьмой час.
— Для нас это рано. — Нонна Павловна перекинула полотенце через плечо.
Даша вывела ее во дворик, где на столбике, под чахлой рябиной, был прибит над тазом умывальник. Но Нонне Павловне было неудобно умываться под ним, и Даша приготовилась сливать ей из кувшина. И, стоя с кувшином, говорила: