Хотя чем-то записи все-таки беспокоили его. И ему все более казалось странным, просто невероятным, что вот такой важный человек, секретарь обкома, вдруг решился поехать зачем-то, даже не на машине, в эти самые Желтые Ручьи. Ну пусть оттуда, из Желтых Ручьев, пришла кляуза в обком. Но можно было бы в таком случае послать инструктора туда или комиссию, как это водится. А он, секретарь обкома, для чего-то сам поехал. А для чего?
И что он вывезет оттуда? Какая польза будет? Ведь даже у Сергея Варфоломеевича, на что уж он небольшой работник — не такой большой, все-таки скопится за сегодняшний день большая почта. Тут и то, что надо прочитать и понять, и то, что самому надо подписать и отправить.
А секретарю обкома, не то что председателю райисполкома, пишут отовсюду: и из Москвы, и со всей области. Это, наверно, вот такая пачка за каждый день. А он поехал в Желтые Ручьи. А зачем?
Виктор Иванович, бывало, тоже разъезжал, но у того была другая хватка. И что бы теперь ни говорили про него, Сергей Варфоломеевич всегда будет вспоминать прежнего секретаря обкома добрым словом. Всегда будет вспоминать, хотя и имел от него неприятности.
Виктор Иванович любил, что называется, накачать работников. Бывало, он проедет, так только треск стоит. Этому, тому — всем раздаст, если задержались с уборкой или хлебозаготовками. Зато он зла не помнил. А Перекресов еще не известно, что за человек. Всего про него еще не известно.
Сергей Варфоломеевич улыбнулся, вообразив, как повел бы себя Виктор Иванович, если б на его пути оказался расшатанный мост и к тому же утопленный трактор. Да он бы душу вытряс и из председателя райисполкома, и из того же Битюгова — директора МТС! Он бы уж его нашел! А этот ничего. Только записывает в блокнот. Может, про это как раз и записывает. Но что-то больно много пишет, как резолюцию готовит для партактива.
Всю дорогу Перекресов называл Сергея Варфоломеевича уважительно на «вы» и неизменно по имени-отчеству, чего никогда не делал Виктор Иванович, любящий всех называть только по фамилии и на «ты». Но мало кто обижался. А этот, пожалуй, слишком вежливый, и от этой вежливости получается какая-то жесткость.
Как-то все время неуютно Сергею Варфоломеевичу, когда Перекресов даже молча сидит с ним рядом в пролетке на пружинной клеенчатой подушке.
А Григорий Назарович вроде того что дремлет на козлах.
Напрасно его, пожалуй, взял с собой Сергей Варфоломеевич. Напрасно: болтливый он очень! Лезет, куда его не просят. И Перекресов из его болтовни может составить совсем не то мнение.
А вообще-то ничего не поделаешь, пусть составляет.
На прошлой неделе какие-то корреспонденты приезжали. Тоже чего-то такое расспрашивали. Может, уже написали статейку. Может, скоро появится в газете. Ну и пусть. Что же теперь делать? Перестройка идет по всем вопросам. На всех не угодишь.
А все-таки немножко обидно. Похоже, что Сергей Варфоломеевич преждевременно состарился. Ужас как заболела вдруг поясница, когда он поднял плаху. Теперь уже не болит — прошло.
А все-таки в чем же дело? Рано бы еще стариться. И Терентьев, пьяный, на свадьбе вдруг погладил его по голове и захохотал: «Мало у тебя волосьев-то остается на голове. Как ветром сдуло. От умственного, что ли, труда?» Похоже, что и Терентьев посмеялся над ним. Пьяный, конечно, был, осмелел. Не надо было гулять у него на свадьбе. Надо было поздравить молодых и уйти.
В висках опять началось покалывание, и затылок заболел. Сергей Варфоломеевич потер затылок ладонью, боль как будто утихла, но зато, кажется, сильнее стало покалывать в висках.
«Хвораю, — жалостливо подумал Сергей Варфоломеевич. — Хвораю, а никто этого, может, и не понимает. Все только требуют, строго спрашивают с тебя, критикуют...»
Он снова вспомнил этих двух корреспондентов, что на прошлой неделе заходили к нему. Из какой они газеты, он забыл. И лиц их не запомнил. Нет, одного запомнил — черненький такой, в очках, слишком шустрый. Все допытывался, как идет составление планов в колхозах, участвует ли в этом деле райисполком, как участвует. А что ему ответишь? Он же ищет, этот корреспондент, обязательно недостаток, хочет на чем-нибудь тебя поддеть, чтобы потом описать во всех красках. И не знаешь, как ему лучше ответить. Боишься ошибиться в ответе. Всего боишься, постоянно волнуешься. Ведь живешь у всех на виду. И все предъявляют к тебе претензии. А если говорить начистоту, так что это, простое, что ли, дело — составлять планы? Попробуй-ка ты сам, черненький корреспондент в очках, составить хоть один план, да так, чтобы к тебе потом не придирались.