Потом Перекресов и Григорий Назарович сели на бревна рядом с Сергеем Варфоломеевичем.
Отсюда было видно, как Тишков зашел в одну избу, затем в другую, пронес какой-то ящик и стал с ним подниматься на трехступенчатое крыльцо чайной.
За ним шла высокая красивая женщина. На ходу она надевала белый передник, завязывая за спиной широкие тесемки.
«Бескудникова Клавдия, — сразу узнал Сергей Варфоломеевич. — Она, точно, Клавка. — И стал думать: — Как же мы, занятно, с ней встретимся сейчас? Я человек женатый, и она, наверно, замужем. А может, она еще и незамужняя? Как бы там ни было, интересно ее повидать, вспомнить молодость».
И, все время печальный от неизъяснимых и не до конца осознанных огорчений сегодняшнего дня, Сергей Варфоломеевич вдруг душевно взбодрился и еще раз пожалел, что не приехал сюда раньше. Раньше бы он тут во всем разобрался сам и Клавдию бы повидал с глазу на глаз, без свидетелей.
«Все-таки молодость, — опять подумал он. — Всегда интересно, между прочим, ее вспомнить».
А Перекресов спросил Григория Назаровича, кивнув на Тишкова:
— Так что же у него вышло с братом?
— Тут целая история, — сказал агроном. — Тишков и мне не хотел рассказывать...
— Да, я тоже заметил, он чего-то, по-моему, скрывает, — присоединился к разговору и Сергей Варфоломеевич. — Хочет скрыть. Это заметно...
— Да ничего он не хочет скрыть, — будто обиделся за Тишкова Григорий Назарович. — Просто это его любимый старший брат. И ему неприятно, что так случилось.
А случилось, как объяснил Григорий Назарович, вот что. Брат Тишкова, Иван Егорович, стал немножко приворовывать, стал зимой таскать к себе в избу колхозные дрова.
В избе же у него жил Тихон Егорович, тогда еще не председатель колхоза, а просто инвалид. Тихон сказал, что это нехорошо, тем более он, Тихон, коммунист, и ему прискорбно смотреть, как его брат превращается в мазурика.
На что Иван сразу в сердцах заметил, что хотя Тихон и коммунист, но не отказывается, однако, лежать на теплой печи, протопленной ворованными дровами. «И к кому ты жаловаться на меня пойдешь? — спросил Иван. — К Федьке Бескудникову? Так он тоже ворует, хотя и состоит председателем».
Братья поссорились, но вскоре помирились.
Иван дал честное слово, что больше воровать не будет. Однако прошлой осенью, когда Тихона Егоровича уже выбрали председателем колхоза, стало известно, что кто-то продолжает тайно выдаивать колхозных коров. Оказалось, что это делает жена его брата и еще одна доярка — Питателева Татьяна.
Тихон Егорович поймал их ночью на месте преступления, и вместе с ними своего брата, который светил им фонарем «летучая мышь».
Брат Иван упал в ноги Тихону и стал упрашивать не шуметь, не затевать скандала, не губить его, и жену, и ее подругу, вдову Питателеву. Говорил плача, что это они в последний раз. И неужели Тихон теперь пойдет против родного брата, неужели у Тихона хватит совести?
«Хватит», — сказал Тихон Егорович и разбудил членов правления колхоза.
Тут же был составлен акт. Дело передали поутру в суд. И вот сейчас Иван Тишков с женой и ее подруга со дня на день ждут суда. А самому Тишкову Тихону Егоровичу очень жалко брата. Это в самом деле у него любимый брат.
— Вот, оказывается, как это выглядит, — повернулся к Сергею Варфоломеевичу Перекресов. — А ваш Терентьев, хотя и начальник районной милиции, но сильно напутал.
— Напутал, напутал, — поспешно согласился Сергей Варфоломеевич.
— И вообще я считаю, — сказал Григорий Назарович, — в районных организациях у нас не понимают Тишкова. Я уже это говорил Никитину...
— А мне что же ничего не говорил? — невольно упрекнул его Сергей Варфоломеевич.
— И вам говорил, — напомнил агроном. — Но вы ведь все отмахиваетесь. Вам он показался склочником. Вы поверили Терентьеву. А Терентьев сам не разобрался. Он тоже все говорит с чужих слов...
Григорий Назарович еще о чем-то хотел рассказать, но к приезжим стали подходить колхозники.
Запахло дымком. Это в чайной напротив растапливалась плита.
Сергей Варфоломеевич подивился тому, как Перекресов разговаривает с колхозниками. Уж очень как-то странно. Не все колхозники, наверно, понимают, что это и есть секретарь обкома.
Виктора Ивановича, бывало, за километр видно, что он за человек и какую должность занимает.
Сергей Варфоломеевич все время невольно сравнивает Перекресова с Виктором Ивановичем, который, кажется, и не улыбался никогда. Может, дома с женой улыбался. А на людях всегда был хмурый, недовольный, будто все перед ним виноваты. И, конечно, его побаивались. Не любили, но побаивались. А это и требуется, чтобы побаивались, — убежден Сергей Варфоломеевич.