На следующий день спозаранку Греков отправился в Персиановку, населенный пункт в семнадцати километрах от Новочеркасска, где располагались военные лагеря, и до темноты рисовал самую быструю тачанку, любезно выделенную в его распоряжение начальником курсов.
— Движение лошадей должно быть вихревым! — терпеливо втолковывал он усталому ездовому. А сам рисовал и рисовал. Постепенно открылось обличье копей. Левая пристяжная на ходу упруго припала к земле, правая струной вытянулась в воздухе, зло прижала уши, далеко вперед выкинула ноги. Коренники тоже захвачены единым порывом. Один деловито отмеривает метры, другой задорно вскинул голову, словно бы намереваясь птицей взлететь над землей…
Разглядывая четверку скачущих гнедых, художник все же был не совсем доволен. Движение хотелось довести до немыслимой скачки, передать его стихийность, взрывную силу. И тогда Греков прибег к помощи цветового эффекта — тачанка вырывается на солнечный простор как бы из грозового облака, затянувшего горизонт. Она воспринимается продолжением грозы, стремительной и неодолимой.
В процессе работы стало ясно, что переднюю тачанку нужно укрупнить, сделать ее ядром композиции. Не устраивал и колорит картины, уж слишком веселой была весенняя степь. Недовольно посапывая, художник склонился над ящиком с этюдами, разыскал давнишний, сделанный еще на Березовой в 1917 году: хмурые облака над намокшей, потемневшей от дождей стерней. Вот таким должен быть пейзаж.
Теперь тачанки летели по осенней тревожной степи, по полыхавшему зноем свежему жнивью. Поднявшаяся пыль подернула небесную синь. От коней на землю упали резкие, почти черные тени…
В новом варианте картина получила название «Тачанка. Пулеметам продвинуться вперед!».
Завершал ее Греков, будучи тяжело больным. У него обострилось застарелое желудочное заболевание. Большими глотками отпивая содовую воду из фляжки, с болезненной гримасой он говорил встревоженной жене:
— Эта ниточка тянется из детства. Еще мальчишкой я упал со стога и сильно ушиб живот. Потом в Каменской в кулачном бою удар пришелся в это же место. Последнюю травму получил на войне…
Врачи пробовали установить природу заболевания. Неоднократно делались рентгеновские снимки, брались всевозможные анализы. Но все безрезультатно. Сам же художник решил, что у него неизлечимый недуг, тот же, что у отца, сведший его когда-то в могилу.
— Сорок два, а приходится умирать, — однажды пожаловался он. — Это так несправедливо, особенно в отношении художника. Мастерство ведь добывается невероятно медленно и трудно. Только достиг его — и пора уходить. По моему твердому убеждению, живописцы должны жить долго, лет до восьмидесяти!..
Его печальное настроение несколько развеяла полученная из Москвы бандероль со свежим номером журнала «Красная Нива». На обложке была воспроизведена его картина «Отряд Буденного в 1918 году».
Как известно, радость не приходит одна. В январе 1925 года из столицы прилетела еще одна весточка. Руководство АХРР сообщило, что четыре грековские картины: «Ночевка», «В казачьем хуторе», «Подвоз снарядов на волах» и «Тачанка. Пулеметам продвинуться вперед!» — приняты на очередную, VII выставку АХРР. В письме содержалось и приглашение на вернисаж.
Февральским утром 1925 года Греков приехал в Москву. Город окутывала голубая морозная дымка. Промерзшим трамваем он добрался до центра, до Кремля, стены которого подергивала пелена серебристого инея.
В правлении АХРР, сводчатой трапезной бывшего Богоявленского монастыря, расположенного почти на Красной площади, гудела толпа художников. Все с жаром обсуждали картину Бродского «Торжественное открытие II конгресса Коминтерна», выставленную в Музее изящных искусств. Одни ее хвалили, сравнивая со знаменитым репинским полотном «Торжественное заседание Государственного Совета», другие бранили, опять-таки сравнивая с картиной Репипа.
— Она не монументальна, несмотря на свои огромные размеры! — горячился молодой художник, неистово нападая на своих оппонентов.
Это был Николай Котов, прозванный за свою нетерпимость к инакомыслящим «протопопом Аввакумом». В недалеком будущем весь свой немалый полемический запал он обратит на защиту панорамного искусства, проповедником которого выступил Греков.
Сопровождая художника до Музея изящных искусств, Котов басил:
— Видел ваши работы. Чувствую, что в вас живет такая же жажда реализма, как и во мне… Модернисты толкуют: станковая живопись себя изжила. Ерунда! Да как можно без картин! Они живой документ эпохи!.. Вот несколько дней назад является Ефим Чепцов. Приносит холст, даже не натянутый на подрамник. Говорит извиняюще: у меня очень большие колебания, не знаю, можно ли выставлять эту работу… А картина чудо как хороша! В сельском клубе среди розовых «купеческих» декораций деревенские коммунисты ведут разговор о новой жизни. Все как будто просто, а берет за душу. Вот по этим-то картинам потомки и будут представлять наше время…
…По стылым залам Музея изящных искусств, в которых художники-ахрровцы собственноручно развешивали свои картины, гулко разносился стук молотков. Кое-какие полотна уже были на стендах.
Грекова, долго оторванного от художественной жизни, властно притягивали чужие работы. Хотелось знать, кто как работает. С сильно бьющимся сердцем пошел по залам. Хороши были архиповские полотна, небольшие, яркие но колориту «На террасе», «Старик». Он задержался у превосходнейшего натюрморта Машкова «Московская снедь. Мясо», решенного в багровых тонах. Долго стоял перед небольшой картиной Ченцова «Заседание сельской комячейки».
— Ни нотки фальши! — радовался он удаче товарища по искусству. — Глубокая, искренняя вещь!..
Официальное открытие VII выставки АХРР состоялось в «итальянском дворике» у грандиозной скульптуры Давида. В разгар торжества, когда Луначарский произносил одну из своих блестящих импровизированных речей, погасли лампы. В церемонии открытия возникла временная заминка…
Нарком просвещения разрезал ленточку у входа.
Перед грековской картиной «Тачанка. Пулеметам продвинуться вперед!» Луначарский замедлил шаг. Поправив пенсне, нарком с горделивым вызовом глянул на сопровождавших его лиц.
— Видите, какая чудесная работа! Ну кто теперь из вас посмеет утверждать, будто сюжеты для живописи следует искать в музеях или за границей, а не в самой гуще революционных событий!.. Ах какая «Тачанка»!»
Уж не с легкой ли руки наркома просвещения за картиной Грекова закрепилось краткое, выразительное название «Тачанка». С ним эта картина-символ, запечатлевшая героику революционных годин, и вошла в историю советской и мировой живописи.
«Тачанка» сыграла видную роль и в личной судьбе художника. После VII выставки АХРР, на которой она экспонировалась, Грекова приняли в члены ассоциации. Случилось это 25 мая 1925 года.
ПЕВЕЦ КРАСНОЙ АРМИИ
ошел шестой год, как Греков связал свою судьбу с Красной Армией. Сделал он это по доброй воле, прекрасно сознавая, что баталисту необходимо всесторонне и глубоко знать предмет своего творчества. О принятом решении художник никогда не жалел. Да, временами ому приходилось очень трудно, ведь много сил отнимала работа в красноармейских кружках художественной самодеятельности, а потом курсантской изостудии. Дважды в педелю Греков встречался со своими питомцами. В летнее время, когда военные курсы и изостудия перебирались в Персиановку, он ходил туда пешком за семнадцать верст. И никогда не роптал. Все тяготы с лихвой окупались тем, что давала ему служба.
Греков неплохо знал старую, царскую армию, в которой все было основано на бессмысленной, отупляющей муштровке и угодливом чинопочитании. С удивлением и радостью он видел, что ничего подобного нет в Красной Армии. Унизительную муштровку заменила учеба. Между командирами и бойцами установились простые, дружеские отношения. Новый быт армии властно притягивал внимание художника. Хотелось что-то написать на эту тему. Интересовало Грекова и отношение окружающих к его работе. Красные командиры, курсанты жадно расспрашивали художника о живописи, о задуманных картинах. И в этом интересе он тоже усматривал черточки нового, что принесла с собой Советская власть.