— Какая интенсивность света! — восторгался он. — Такая светоносность свойственна лишь Кавказу… Одно время Дубовской для работы на пленэре зачастил во Францию, в Бретань. Тогда-то и, а его картинах появился коричневый, словно бы пыльный налет. А вот избавиться от этого дефекта Николаю Пиканоровичу помог Кавказ с его ярчайшими красками!
Здесь у Грекова сложилась одна из лучших его картин — «Кавалерийская атака». С крутой возвышенности, подернутой редкой жесткой травой, взметая пыльное облако, устремилась конница. Дрогнула земля. Застонал встречный воздух, смятый могучим порывом.
Чуткий взгляд Антонины Леонидовны уловил сходство «Кавалерийской атаки» с конкурсной картиной «Казачий полк в Бородинском сражении».
— Пожалуй, ты права! — согласился Греков. — Только в этой «баталии» больше динамики ну и, конечно, солнца. Солнца Раздорской!
X ВЫСТАВКА АХРР
1928 году Москва украсилась новым зданием. Серо-бетонное, с широкими зеркальными окнами-витринами, оно поднялось и самом начале Тверской улицы. Предполагалось разместить в нем телеграф. Но пока что здание пустовало.
Узнав об этом, энергичнейший председатель АХРР Григорьев предложил Наркомпросу организовать здесь выставку, посвященную десятилетнему юбилею Красной Армии.
Решено было пригласить для участия в выставке представителей всех художественных объединений. Пусть каждый покажет, на что он способен.
Открытие X выставки АХРР, должной как бы притушить борьбу группировок, направить их творческие искания в единое русло, состоялось 24 февраля 1928 года. В залах висели картины ахрровцев, станковистов, художников из «Четырех искусств», «Бытия», «Цеха живописцев»: «Стихийная демобилизация царской армии в 1918 году» Савицкого, «Узловая железнодорожная станция» Иогансона, «Смерть комиссара» Петрова-Водкина, «Оборона Петрограда» Дейнеки… Многие из них очень скоро были признаны шедеврами.
Расхаживая вместе с Бродским по залам, полупустынным из-за раннего часа, Греков взволнованно повторял:
— Прекрасные работы, прекрасные! Очень, очень полезная выставка! И вообще всякие выставки очень нужны — сразу видишь, кто в каком направлении работает, Они показывают и паши слабости, и нашу творческую зрелость. Выставки и итог и школа!
Бродский в модном бархатном костюме, с длинными волосами — живое воплощение преуспевающего живописца — утвердительно кивал. Перед своей картиной «Заседание Реввоенсовета», огромной многофигурной композицией, приостановился. Вливающийся в широкие окна бледный свет разгорающегося утра играл на суровых лицах командиров.
— Я же говорил, что твое призвание — портрет! — напомнил Греков давнишний разговор.
— Ты бы знал, как мне далась эта картина! — вздохнул Бродский. — Не так-то просто разместить двадцать девять человек на холсте, чтобы они действительно были в реальных условиях, добиться портретной схожести каждого лица и не засушить вещи…
У грековских полотен друзья задержались.
— Хорошая вещь! — похвалил Бродский картину «Отверженные».
В ответ послышался приглушенный вздох: официальная критика не особенно жаловала Грекова.
Однако на сей раз традиция была нарушена. В журнальных отчетах о выставке упоминалось его имя. А газета «Известия» посвятила грековскому творчеству даже целый абзац, правда, состоящий всего из одной фразы: «Взволнованным языком-лирической поэмы говорит Греков в своих батальных полотнах, где стихия снежных метелей борется с неукротимой волей бойцов». Вот и все. Но для художника, не избалованного вниманием рецензентов, и этого было достаточно, чтобы почувствовать удовлетворение.
Вскоре произошло еще одно волнительное событие — начался отбор картин для международной выставки в Венеции. При этом борьба между группировками вспыхнула с удесятеренной силой. Масла в огонь подлили сотрудники Наркомата иностранных дел, ответственные за экспозицию картин в Италии.
— Ну кому на Западе нужны этакие страсти! — решительно отвергли они грековские картины. — Революция представляет интерес лишь для нас. Европейца такие сюжеты не только не заинтересуют, а даже оттолкнут. Ему подавай импрессионистскую живопись, к которой он привык… Да и на таможнях картины с революционным содержанием неизбежно вызовут осложнения — начнут говорить, что мы экспортируем революцию!
Все же ахрровцам удалось отстоять несколько десятков своих полотен. Получилось так, что именно они пользовались наибольшим успехом у итальянской публики, жаждавшей узнать о жизни «загадочного» государства рабочих и крестьян.
— Где здесь большевистские картины? — появляясь на выставке, прежде всего интересовались итальянцы.
1928 год стал для АХРР не только временем первого крупного успеха на международной арене, но и первых серьезных внутренних разногласий. Приход в ассоциацию бывших бубнововалетовцев и молодых художников-вхутемасовцев породил «борьбу творческих, различий», как иронически Греков именовал далекие от искусства распри в среде художников. С «кулачными» приемами этой борьбы ахрровцы-реалисты познакомились очень скоро — на первом съезде АХРР, состоявшемся в мае того же года.
Бродского, прибывшего на съезд делегатом от ленинградского филиала организации, очень удивило отсутствие Грекова, о чем он не замедлил справиться у членов правления.
— В Новочеркасске нет отделения ассоциации, поэтому ему не послали приглашения, — последовал сухой ответ.
Умудренного жизнью Бродского этот факт насторожил. Дальнейший ход событий полностью подтвердил его наихудшие опасения. В ассоциации начались гонения на художников-реалистов. Перемены наметились уже со смены вывески: АХРР переиначили в АХР. Название расшифровывалось как Ассоциация художников революции.
— Раз мы объявили себя художниками Революции, то и искусство наше должно быть революционным, смелым! — декларировали леваки, почувствовавшие свою силу. — Долой ретроградов! Очистим АХР от элементов, чуждых пролетариату!
Под категорию «элементов, чуждых пролетариату» подпали многие художники, в том числе Авилов, Бродский.
— Ваш пейзаж «Осенние листья», — с нехорошей интонацией заявили Бродскому, — классовая вылазка дворянской реакции. Мы никому не позволим протаскивать в живопись мотивчики увядания, идейно разоружающие рабочий класс!
Авилова исключили из АХР лишь за то, что он в свое время работал в иконописной мастерской. Тогда же кто-то из членов правления обронил едкую фразу:
— Жаль, что Греков не писал икон, а то бы и его удалили в два счета!
Действия нового правления АХР не вызвали особого удивления у Грекова, давно замечавшего, как «левеет» ассоциация.
— Что можно ожидать от людей, глаз которых подернут «катарактой» ходячего модернизма! — вздыхал он, складывая и пряча горестное письмо друга. — В АХР сейчас велик процент недобросовестной и некультурной публики. Опа то и мешает прогрессивной и честной группе молодежи, искренне революционно ищущей. Возможно, мы, старики, за ними не успеваем…
Пытливым взглядом окинул большой холст на мольберте «Отступление ставропольских крестьян на Царицын».
— Но наше неуспевание — сдерживающий импульс законной зрелости!
Да, к художнику давно пришла зрелость. И творческая и житейская. Не ввязываясь в никчемную борьбу самолюбий и амбиций, он упорно работает над эпопеей о Первой Конной. Создаются два варианта картины «Бой под Егорлыкской станицей», «Удар Первой Конной под Воронежем», два варианта «Отступления ставропольских крестьян на Царицын». В немногие свободные часы Греков передает свой опыт молодежи — энтузиастам из художественной студии.
МОЛОДЫЕ ГОЛОСА
ассказ о художественной студии в Новочеркасске следует начать с лирического отступления.
Летом 1924 года дом на Песчаной наполнился молодыми голосами. К Грекову приехали племянницы Лена и Таня, дочери старшего брата Терентия. Невысокие, черноволосые, с характерным «грековским» разрезом глаз, они внесли свежую струю в жизнь бездетной четы. Повелись долгие разговоры об искусстве, о литературе, об общественном долге, о предназначении человека на Земле.