В этих словах весь Греков, беспредельно требовательный к себе, ставящий превыше всего жизненную правду.
НА ПОРОГЕ МЕЧТЫ
трудах и заботах незаметно пролетел 1928 год. Начался 1929-й. Этот год для Грекова был особенный — приближался десятилетний юбилей Первой Конной, который Страна Советов готовилась широко отметить. Многие художники темами для своих картин избрали боевые походы первоконников.
К юбилею готовился и Греков.
— Я предполагаю изобразить захват Ростова, — делился он планами с начальником Музея Красной Армии Трофимовым. — Эта операция не только важнейшая. В ней с наибольшей полнотой проявилась главная черта Первой Конной — ее ошеломляющая стремительность, приводившая противника в замешательство.
Трофимов согласно кивнул. Спросил про размеры картины.
— Четыре метра в высоту, восемь в длину.
— Таких больших полотен мы еще никому не заказывали, — забеспокоился начальник музея.
— Это будет не произведение станковой живописи, а диорама на манер Рубо. — И, видя, что Трофимов еще колеблется, художник пустил в ход свой последний аргумент: — Подвиги Первой Конной столь велики, что сами диктуют подобные размеры холста!..
Для работы над диорамой «Взятие Ростова» Греков намеревался привлечь сотоварищей по батальной мастерской Авилова и Добрынина. Но оба они были связаны спешными заказами. Тогда скрепя сердце он обратился за помощью к баталистам младшего поколения, кончившим мастерскую при Самокише, — Савицкому и Покаржевскому.
Георгий Константинович Савицкий, сын известного художника-передвижника, был автором крупных полотен на историко-революционные темы.
О Петре Дмитриевиче Покаржевском, друге Савицкого, Греков слышал, что он в 1915 году в составе группы учеников батальной мастерской выезжал на фронт, да на выставке, посвященной пятилетию Красной Армии, видел его небольшую картину «Дозор». Неплохую.
Беседа будущих соавторов состоялась в тихом Лаврушинском переулке, в доме, построенном по завещанию Третьякова для вдов и сирот русских художников. Здесь много лет назад после смерти главы семьи и обосновались Савицкие.
При встрече были определены общие принципы совместной работы, доля участия в ней каждого художника. На себя Греков взял разработку предварительных эскизов.
Антонина Леонидовна уже давно не видела мужа таким озабоченным, как в первые дни после его возвращения из Москвы. Долгие часы он проводил в мастерской, что-то рисовал, стирал, комкал бумагу, задумывался и снова покрывал поверхность листа быстрыми штрихами. Она догадывалась, что вызревает замысел новой картины, но расспрашивать не решалась. Придет время — сам скажет.
— Ну вот и все! — однажды донеслось облегченно от стола. — Тоня, взгляни!
Карандашный рисунок, намеченный твердыми, упругими линиями, изображал железнодорожную станцию: на путях застыли товарные и пассажирские составы, между вагонами мечутся с узлами и чемоданами люди. Несколько офицеров пытаются отстреливаться. На вершине бугра среди неказистых домишек взметнула клинки налетающая конница…
— Узнаешь? Эти пути и вагоны — железнодорожная станция Ростов-Главный, высокий холм — рабочий поселок Темерник!
И после некоторой паузы добавил торжествующе:
— Так что сбывается моя давнишняя мечта!
— Какая? — вскинула глаза Антонина Леонидовна.
— Вспомни-ка 1908 год, то время, когда я, Авилов, Добрынин и Безродный работали в Севастополе на панораме Рубо, а ты завернула с Кавказа в Крым, чтобы нас навестить?!
Антонина Леонидовна глубоко вздохнула: разве она могла забыть ту счастливую пору, когда оба они были молоды, полны сил и надежд!
— …В Севастополе тогда стояла не по-осеннему жаркая погода. Я вошла в темное помещение панорамы, смотрю — все в сборе, а тебя нет. У меня так сердце и упало. Потом глянула наверх, а ты под самым потолком стоишь не то на лесах, не то на перевозной тележке и малюешь небесный свод!
— Правильно. Ну и что было дальше?
Малеева улыбнулась своим воспоминаниям:
— Я спросила: «Ты чего так высоко забрался?» А ты по своему обыкновению отшутился, мол, набираюсь высоких мыслей.
— Теперь я могу сказать, о чем я тогда думал. О том времени, когда, подобно Рубо, примусь за свою панораму. И вот оно наступило!
— Тебе заказали панораму?
В ответ донеслось смущенное покашливание.
— Вообще-то Музей Красной Армии вел со мной переговоры о диораме. Но ведь диорама — это треть или даже половина панорамы!..
Весной 1929 года с предварительными набросками диорамы «Взятие Ростова» Греков выехал в Москву. Всю дорогу его тревожила мысль, как Савицкий и Покаржевский отнесутся к разработанной им композиции. Однако ничего доказывать не пришлось: замысел они одобрили. Тогда же совместно был сделан эскиз в цвете.
Немедленно приступить к созданию диорамы помешали непредвиденные обстоятельства. Сначала Грекову пришлось срочно выехать в Сальские степи в совхоз «Гигант» для сбора материала к диораме на тему коллективизации, а затем в Сталинград, так как встал вопрос о создании диорамы «Оборона Царицына». Оба замысла остались неосуществленными, но отняли немало времени и сил.
Впрочем, вздыхать да жаловаться было некогда — подпирали сроки сдачи диорамы «Взятие Ростова». До юбилейных торжеств Первой Конной оставалось совсем немного времени. Полный нетерпеливого желания поскорее приступить к работе, художник в конце лета появился в Москве. Здесь его ожидал удар — Савицкий и Покаржевский в самый последний момент отказались от участия в работе.
Приниматься за диораму в одиночку было безумием. По своей сути панорамное искусство — жанр, требующий коллективного творчества. Он заметался по Москве в поисках помощников. Однако все хлопоты были впустую — диорама отпугивала художников. Вернувшись в гостиничный номер, художник до утра не мог заснуть, не зная, на что решиться и что предпринять. Утром он принял решение… Едва только открылась почта, отбил срочную телеграмму в Новочеркасск, которой вызвал в Москву двух своих самых способных студийцев: учителя Сергея Королькова и еще школьника Толю Зеленского.
— Будет ли толк от этого мальчика? — засомневался начальник музея в разумности этого шага.
— Толя Зеленский — талант, — встал на защиту своего питомца Греков. — Дайте только время, и он заявит о себе.
Жизнь, однако, распорядилась по-своему: через несколько лет Зеленский погиб на этюдах в горах Памира.
Работа над диорамой «Взятие Ростова» развернулась в Центральном Доме Красной Армии, в старинном здании, где до революции помещался институт благородных девиц. В нем художникам предоставили просторный сводчатый зал.
С помощью Королькова и Зеленского был натянут огромный холст. На него с эскиза в натуральную величину перевели рисунок. Проложили общий тон. Молодым художникам Греков поручил роспись отдельных частей, сам следил за правильностью живописи, составлял краску и подавал ее в ведрах на стремянки.
Особенно много хлопот доставило «небо» — оно упорно сохраняло блеск. Виной тому была краска. Немало пришлось помучиться, прежде чем нашелся состав, придававший поверхности матовость.
Закончив живопись, перешли к натурному плану. На Белорусском вокзале Греков раздобыл несколько стенок и дверей от старых, отслуживших свой срок теплушек, а также рельсы и шпалы. На извозчике-ломовике доставил их в Дом Красной Армии. Из привезенных стенок и дверей в левой части натурного плана диорамы собрали настоящую теплушку. На полу ее разбросали солому, предметы солдатского обихода: винтовки, скатки, котелки. В правой части соорудили пакгауз. А в центре перед живописным полотном положили рельсы, обозначившие железнодорожные пути.