Начальник музея Трофимов долго и придирчиво осматривал диораму, безуспешно стараясь определить место, где настоящие рельсы смыкаются с рисованными.
— Мастерская работа! — признался он под конец.
Более строг к своему труду был сам Греков. Художника не устраивал вид рисованных теплушек.
На следующий день он вновь отправился на Белорусский вокзал. Пристроившись с этюдником возле пакгаузов, до темноты пробыл на торговом дворе, увлеченный спорой работой грузчиков, деловой суетой, царившей вокруг.
За напряженной работой — трудовой день художников длился с девяти часов утра до одиннадцати вечера — незаметно пролетели сентябрь, октябрь.
В последний день октября в Центральный Дом Красной Армии пожаловала ответственная комиссия из художников-ахровцев.
— Темновата живопись! — бросили ему набивший оскомину упрек.
Греков был готов к подобного рода нападкам.
— Ярче никак нельзя, — живо возразил он. — Первоконники ворвались в Ростов уже на исходе дня, в одиннадцатом часу.
Тогда последовало другое, не менее «ценное» замечание.
— Чтобы показать ожесточенность схватки, положите на рельсы несколько трупов!
Он только передернул плечом.
— В том-то и дело, что никакой схватки не было. Конармейцы застали белых врасплох. — И добавил: — В своих работах я всегда исхожу из исторической правды.
Сошлись на том, что художник увеличит число коп-ников на Темериикском холме и нарисует красный штандарт у них над головами…
Главный экзамен происходил несколькими днями позже, когда прибыла государственная комиссия во главе с Буденным.
— Ну, Ока Иванович, — лукаво глянул Буденный на своего соратника по Первой Конной, Городовикова, — тебе оценивать, ведь твоя дивизия первой ворвалась в Ростов!
Городовиков не спешил с ответом. Его по-калмыцки раскосые глаза остро впились в картину.
— А ведь это же Ростовский вокзал! — простодушно изумился он. — Вон там, выше, Садовая… Когда мои эскадроны растеклись по пей, по тротуарам бегали мальчишки с экстренными выпусками. Помню, прямо под копыта моей лошади сунулся газетчик, выкрикивая последние новости: «Красные далеко, граждане Ростова могут спать спокойно!..»
— Стало быть, диораму одобряешь? — перебил его Буденный.
— А как же!.. Все так оно и было!..
Большей похвалы художник и не желал.
Для публичного обозрения диорама «Взятие Ростова» открылась в ноябре 1929 года. Слух о диковинке мигом облетел Москву — в Центральный Дом Красной Армии потянулись люди.
Желающих взглянуть на первую советскую диораму было предостаточно, так что «хвост» далеко вытягивался по заснеженному скверу. Очередь подвигалась медленно — уж очень неохотно зрители отрывались от захватывающего зрелища. Порой она и вовсе застывала — это участники боев за Ростов горячо обсуждали увиденное.
— Как точно все схвачено! — восхищались они и удивленно спрашивали друг друга: — Кто же этот художник, что так правдиво и верно изобразил события? Не иначе наш брат, конармеец — кто же еще все это мог видеть!
— У нас в эскадроне служил Греков, отчаянный был рубака! — раздавался голос. — Может, он?..
Художник воодушевился. Раз первоконники признали его своим, то, значит, картина удалась.
Буквально до слез Грекова растрогал подарок, врученный ему в те дни, — золотые часы с выгравированной на крышке дарственной надписью:
Мастеру-художнику батального слова
Митрофану Борисовичу Грекову от
1-й Конной Армии.
С этими часами художник никогда не расставался. Они служили для него вещественным доказательством правильности избранного пути.
Напряженная работа над диорамой, сомнения и волнения последнего времени отразились на здоровье — устало сердце художника. Однажды он почувствовал сильнейшую боль в левой стороне груди.
— Стенокардия, — определил врач. — Следствие сильного переутомления. Вам нужно хорошенько отдохнуть на природе. Поезжайте в свой Новочеркасск, погуляйте по степи, подышите свежим воздухом…
— А как же живопись?
— С ней придется подождать.
Живописью Греков не мог не заниматься. Всего несколько дней он вытерпел безделье, а затем взялся за кисти и сделал серию чудесных охотничьих картинок. О жестоком приступе стенокардии он даже не вспоминал, как не догадывался и о том, что следующий приступ окажется для него роковым…
Почти два года диорама демонстрировалась в Москве. Было принято решение перевезти картину в Ростов, поближе к месту событий, и разместить в местном Доме Красной Армии. Установкой диорамы занимался сам Греков. Им была подновлена живопись, заново обустроен натурный план.
В 1941 году, когда фашистские войска стали приближаться к Ростову, живописный холст диорамы скатали в рулон и вывезли из города, подальше от места боев. В Пятигорске эшелон попал под ожесточенную бомбежку. Под осколками бомб и пулями полегло немало раненых и беженцев. В пламени вспыхнувшего на станции пожара погибло и творение Грекова.
До наших дней дошел только эскиз диорамы. Естественно, он дает о ней лишь отдаленное представление. Однако такова сила подлинного произведения искусства, что даже после своей гибели оно не позволяет забыть о себе.
ПОЛОСА НЕУДАЧ
крыленный успехом диорамы «Взятие Ростова», Греков решил заинтересовать этим видом живописи широкий круг художников, чтобы в последующем, накопив достаточный опыт при работе над диорамами, приступить к созданию панорам.
Художники собрались в тесном помещении ахровской библиотеки.
— Дело это на десятилетии, и работа не одному или двум художникам, а целой «школе», — до срыва повышая голос, чтобы слышали дальние ряды, говорил Греков. — Уже осенью этого года мы имеем возможность приступить к созданию и постановке в Москве крупных диорам. Для диорамной мастерской с разрешения горсовета можно занять одну из закрытых церквей. После показа диорам в Москве будем направлять их в крупные центры страны, постепенно создавая там специальные павильоны…
Последние слова заглушил возбужденный шум. Говорили все разом, бурно обсуждая услышанное.
— Каково будет содержание диорам? — донесся вопрос.
— Крупные политические события. Уже намечены темы двух первых диорам: «Алтай» — борьба сибирских партизан и «Перекоп»… Однако предупреждаю — дело это непростое!..
Б глубине зала раздался густой голос Савицкого:
— Мы имеем высшее художественное образование и творческий опыт в области станковой живописи, так что панораму, а тем более диораму как-нибудь уж осилим, Я не думаю, чтобы этот вид живописи, — усмехнулся он, — был выше, чем станковая живопись!
— Диорамы — прошедший этап! — послышалось из рядов. — Архаика. Кому они сейчас нужны?
К говорившему резко обернулся Николай Котов, с некоторых пор ставший ярым приверженцем идей Грекова.
— Диорамы — это искусство для масс. Именно они надобны пробудившемуся и жадно тянущемуся к культуре народу!..
На шумной сходке в ахровской библиотеке было объявлено о создании бюро, которое будет руководить деятельностью панорамных бригад. Всего их было семь, в каждой по три человека. Кроме Грекова, в бюро вошли еще шесть опытных мастеров: Николай и Петр Котовы, Львов, Терпсихоров, Белянин, Савицкий — и четырнадцать молодых художников.
Но руководство АХР расценило деятельность Грекова как вредную, направленную на раскол организации.
Началась полоса неудач, длившаяся более двух лет. На каждом шагу художника подстерегали неприятности, все его благие начинания шли прахом. В довершение бед пошатнулось здоровье.
…Весной 1930 года в Новочеркасск, где находился Греков, медленно приходивший в себя после сердечного приступа, почта доставила письмо, заставившее его задуматься. Николай Котов сообщал о выходе из АХР большой группы художников, в том числе и всех членов бюро панорамных бригад, и о формировании нового объединения, названного Союзом советских художников.