Крошечный эскиз этой еще не написанной картины, показывающий Первую Конную в походной колонне, очень нравился ей. Нравился своей могучей динамикой.
— Возможно, — последовал уклончивый ответ. Уклончивый потому, что Греков знал: завершать экспозицию должны «Трубачи Первой Копной». Над этой вещью работа началась еще десять лет назад, в 1923 году. По дело не пошло. Спустя три года он снова вернулся к «Трубачам» — и опять неудача. Сохнущая у стены новая картина на эту же тему его не удовлетворяла…
В мучительных поисках решения «Трубачей» незаметно пролетела зима. Стучала редкая капель. Пахло сыростью. Часто запрокинув лицо в звездное небо и жадно вдыхая воздух, художник вспоминал Березовую. С волнением думал, что снег там уже сошел, и сейчас под мелким моросящим дождем в темной высоте с гортанными криками тянутся стаи перелетных птиц, возвращающихся к родным гнездовьям. Подставляя разгоряченную голову влажным порывам ветра, он брел по безлюдному тупичку — по проторенной тропинке своих одиноких прогулок.
В начале апреля 1934 года Греков уехал в Евпаторию, где жила семья недавно умершего брата Терентия. В день приезда разразился сильный ливень с гулким громом и стуком дождевых струй в окно. Гроза продолжалась и ночью. Лишь под утро стихия угомонилась. Над городом засияло ясное небо.
Осторожно, чтобы не разбудить никого, художник вышел на улицу. Было свежо, хотя солнце уже поднялось. В дальнем конце улицы, у дома под красной черепичной крышей, Греков невольно замедлил шаг, залюбовавшись цветущим садом. Яблони только-только распустились, и бело-розовая кипень густо подернула корявые ветки. Поэтому он далеко не пошел. Расположился прямо на улице на сыпучем бархане. Когда солнце достигло зенита, песок сделался ослепительно белым. Знойным.
Сбежавшиеся со всей округи босоногие мальчишки издалека наблюдали, что делает чудак под огромным белым зонтом.
Директор местного краеведческого музея очень обрадовался, узнав, что в городе появился профессиональный художник. Он предложил Грекову выполнить несколько заказов, а получив отказ, обиженно протянул:
— Говорите, некогда, а сами рисуете каких-то мальчишек!
Как ему было объяснить, что, рисуя мальчишек, он постоянно видел своих «Трубачей»!
Оглядывая сделанные этюды, Греков с благодарностью говорил хозяйке дома:
— Только теперь я понял, как нужно писать. Мне не хватало для «Трубачей» евпаторийского колорита, этого яркого неба, знойного песка. Господи, и чего я раньше не приехал сюда, давным-давно бы завершил картину, да не одну!
Задерживаться в Евпатории он больше не желал и стал энергично собираться в обратную дорогу.
В Москве Греков заново переделал «Трубачей Первой Конной». Теперь над головами у конармейцев распахнулось ослепительно синее небо, под копытами коней пылилась степная дорога, жаркий ветер раздувал красное знамя в голове колонны, медь труб неистово гремела!
«НА КУБАНЬ!»
етом 1934 года у Грекова было отличное настроение. Жизнь вроде бы начала ему улыбаться. Удавалось буквально все. Картины писались как никогда легко. Руководство «Всекохудожника» назвало твердую дату открытия выставки — ноябрь. В довершение всего художнику выделили новую большую мастерскую на Верхней Масловке, вблизи старинного Петровского замка. И место радовало его — очень зеленое, тихое, и сама мастерская — такая просторная, что можно писать чуть ли не диорамы.
На Масловке он начал картину, которую хотел назвать «Весна весной».
Она сразу же «дошла». Очень точно и удачно на холст лег рисунок: по размытой весенними ростепелями дороге, теряющейся за голубыми увалами, движется конница, безостановочно катятся орудия и повозки. На пригорке над широко разлившейся Кубанью группа командиров наблюдает за переправой войск.
— Великолепно скомпонована вещь! — отдал должное его мастерству Горелов, заглянувший к приятелю летним днем. — И какой момент гражданской войны она изображает?
— Конец деникинщины. После разгрома под Егорлыкской белые бросились за Кубань, надеясь, что весенний разлив реки надолго задержит Красную Армию. Однако Первая Конная с ходу ее форсировала. Картина как раз и показывает переправу…
Еще раз одобрительно оглядев полотно, Горелов спросил:
— А как назовешь? Может быть, «Переправа через Кубань»?
— Нет, думаю, лучше «На Кубань!». Этот клич гремел тогда над Первой Конной…
И, не дожидаясь ответа, на обороте холста написал «На Кубань!». Оттирая краску с рук, заспешил одеваться — надо было ехать в Сокольники, где демонстрировались диорамы, выполненные по заказу Совета Народных Комиссаров.
В Сокольническом парке, в павильоне под тенистыми липами, было установлено сразу несколько диорам: «Перекоп», «Днепрострой», «Кузнецкстрой», триптих «Октябрьские дни», включавший картины «У Смольного», «Взятие Зимнего» и «Второй съезд Советов»…
Вокруг диорам толпилась публика. Еще издали Горелов заметил в группе художников моложавого военного.
— Это Озолинь, начальник Академии связи, — шепнул Греков. — Интереснейшая личность. Еще мальчишкой Озолинь начал путь революционера, в гражданскую войну был комиссаром 11-й дивизии в Первой Конной. Тогда ему было двадцать шесть!..
Озолиню очень поправилась диорама «Перекоп». Обсуждая ее художественные достоинства, он говорил:
— Картина хорошая, сильная. Но мне кажется, что размеры диорамы маловаты, чтобы со всей полнотой передать подвиг красных бойцов на Перекопе. Тут нужны иные масштабы!..
В разговор вступил представитель военно-исторического отдела Наркомата обороны. Он сообщил, что уже планируется создание монументального памятника героям Крыма — панорамы «Штурм Перекопа».
Вначале Грекову показалось, что он ослышался. Потом сердце кольнула легкая обида. Он ничего не знал об этом проекте.
— Где намечается поставить панораму? Что она будет изображать? — засыпал он вопросами разговорчивого представителя.
— Поставим ее в Крыму, на месте событий, — небрежно бросил тот.
Подавляя обиду, Греков заговорил о своем видении будущей картины, больше адресуясь к Озолиню:
— Устанавливать панораму в Крыму неразумно. На Перекопе нет крупных населенных пунктов, и, стало быть, ее некому будет смотреть. В степи лучше поставить памятники-маяки, видные издали. А место панорамы в Москве. Да не простой, а комплексной, Ведь бои за Крым велись не только на Перекопском перешейке, но и на Литовском полуострове, на Чонгарском мосту… Все это нужно показать!
Для представителя военно-исторического отдела аргументы были новы и неожиданны.
Беседа о комплексной панораме продолжалась в машине Озолиня. С большим воодушевлением Греков развивал перед ним свои давнишние планы, родившиеся еще в дни совместной работы с Савицким над диорамой «Перекоп».
— Комплексная панорама должна состоять из пяти диорам: «Красная Армия перед штурмом», «Бой на Литовском полуострове», «Штурм Турецкого вала», «Чонгарский мост» и «Отступление белых». В совокупности они представят одно последовательно развивающееся действие.
Озолиня несколько смутила тематика крайних диорам, их кажущаяся статичность.
Темы «Перед боем» и «После боя» классические, — успокоил его Греков, довольным, что нашел понимающего собеседника. — Они очень сильны, выразительны. Недаром к ним обращались крупнейшие мастера-баталисты Мейсонье, Менцель, Невиль, из наших — Рубо. Главное — показать накопление сил Красной Армии перед штурмом Перекопа, а также нарисовать образы отдельных командиров и бойцов. Эти герои, проходя через все диорамы, создадут у зрителя впечатление единства действия…
Воистину Грекову летом 1934 года везло. Прощаясь с ним, Озолинь сказал как о вполне решенном:
— Закончите работу над панорамой «Штурм Перекопа», возьмитесь за другую — «Первая Конная под Батайском»… Бои под Батайском были ничуть не легче, чем на Перекопе. Даже тяжелее. Трижды в течение недели Первая Конная переходила в наступление, и каждый раз полки откатывались назад. Никогда еще мы не несли таких потерь! Свыше трех тысяч бойцов навсегда остались на берегах Дона!