— И это все? И он никогда не упоминал, откуда он?
— Однажды он упомянул место, называемое Средоточье Четырех Миров, так, будто оно имело для него очень большое значение.
— И ты никогда не думал, что он просто использует тебя в своих гнусных и мелких целях?
Мелман усмехнулся.
— Конечно, я знал, что он использует меня. Мы все кого-нибудь используем. Так устроен мир. Но за это он платил знанием и властью. И мне кажется, что его обещание может быть еще исполнено.
Он точно старался рассмотреть что-то за моей спиной. Это был самый древний в мире трюк, но я обернулся. Там никого не было. Я немедленно повернулся к нему лицом. Мелман держал в руке черный кинжал. Видимо, он прятал его в рукаве. Он кинулся на меня, монотонно бормоча новое заклятие. Я отступил на шаг и накрыл его плащом. Он выпутался из его складок, быстро отступил в сторону, рубанул воздух, развернулся и снова напал. Теперь он двигался на полусогнутых ногах, стараясь взять меня снизу. Губы его продолжали шевелиться. Я ударил ногой по руке, сжимающей кинжал, но он успел ее отдернуть. Тогда я поймал развевающийся плащ за левый край и намотал на руку. Когда он нанес новый удар, я блокировал выпад, схватил его за плечо и сжал бицепс. Полуприсев, я потащил его вперед, на себя, ухватил за левое бедро правой рукой, потом выпрямился, поднял его высоко в воздух и швырнул прочь. А потом вдруг понял, что я наделал. Полностью сосредоточив внимание на противнике, я не заметил, как быстро приближаются границы уничтожающего ветра. Грань Хаоса была сейчас гораздо ближе, чем я думал, и у Мелмана осталось время лишь на самое краткое из проклятий, прежде чем смерть унесла его туда, где он уже не сможет кого-либо проклинать. Я тоже выругался, потому что был уверен — из Мелмана можно было еще кое-что выудить. Стоя в центре своего сокращающегося мира, я огорченно покачал головой. День еще не кончился, а уже стал днем моей самой памятной Вальпургиевой ночи.
4
Обратная дорога была долгой. По пути я переменил костюм. Выход из моего лабиринта, как оказалось, привел меня в узкую улочку-щель между двумя грязными кирпичными стенами. Все еще шел дождь, и день приближался к вечеру. На другой стороне улицы, на краю светлого круга, который отбрасывала единственная уцелевшая на столбе лампочка, я увидел свою машину. С тоской вспомнил о сухой одежде в багажнике и снова отправился к дому с вывеской «Склады Брута». В окне первого этажа горел тусклый свет, бросая слабый отблеск на входную дверь. Без этого она была бы совершенно неосвещенной. Я начал медленно взбираться по ступенькам, совершенно промокший и все еще настороженный. Дверь квартиры Мелмана была открыта. Повернув ручку, я вошел, включил свет и запер ее за собой. Быстро пройдя по комнатам, я убедился, что в квартире никого нет. Потом переоделся, воспользовавшись платяным шкафом Мелмана. Его брюки были немного велики в поясе и длинны. Чтобы Карты не промокли, я положил их в нагрудный карман. Теперь можно было приступить к систематическому обыску квартиры. Несколько минут спустя я наткнулся на оккультный дневник Мелмана, хранившийся в запертом ящике ночного столика. Он был такой же неряшливый, как и вся квартира, с неправильно написанными или вычерченными словами и пятнами от пива и кофе. В нем была масса специальных сведений вперемешку с субъективным материалом — сны, медитации и так далее. Я пролистал его, стараясь отыскать описание встречи Мелмана с Хозяином. И наконец нашел его. Описание этого события занимало довольно много страниц и состояло в основном из полных энтузиазма восклицаний по поводу того, как действует Дерево. Я уже решил отложить чтение дневника до лучших времен, как вдруг, пробегая последние страницы, наткнулся на стихотворение. Манера напоминала Суинберна, чересчур много типичных иллюзий, разорванный ритм, но в глаза мне бросилась строчка: «…бесконечные Отражения Амбера, тронутые его предательским пятном…» Слишком много аллитераций, но для меня была важна мысль. Эта строка пробудила мое давнее чувство уязвимости, заставила действовать поспешнее. Внезапно мне захотелось поскорей убраться отсюда, забраться куда-нибудь подальше, чтобы подумать. Больше в комнате ничего неожиданного не нашлось. Я собрал кипу старых газет, валявшихся повсюду, сложил в ванну и поджег, открыв окна наружу для притока воздуха. Потом заглянул в святилище Мелмана, притащил оттуда в ванную картину с Деревом Жизни и скормил ее огню. Затем выключил в ванной свет и закрыл дверь. Да, критик-искусствовед из меня не вышел. Теперь я направился к книжным полкам, где возвышались пачки разнообразных бумаг, и начал их просматривать. Вторая пачка уже была разобрана до половины, когда раздался телефонный звонок. Мир вокруг меня, казалось, замер, а мысли мои рванулись вскачь. Ну, конечно! Сегодня день, когда я, как предполагалось, должен добраться до квартиры Мелмана и погибнуть здесь. И можно было рассчитывать на то, что если это произошло, то произошло уже, к данному моменту времени. Так что, это вполне мог позвонить сам «Н», чтобы узнать, не пора ли помещать в газетах некролог. Я обернулся, отыскал телефон — он стоял под стеной в спальне, и тут же понял, что на звонок нужно ответить. Пока я шел к нему, он прозвенел два или три раза — двенадцать или восемнадцать секунд — и за этот промежуток я должен был решить, какого рода будет мой ответ. Шутка, оскорбление или угроза? Или попробовать выдать себя за Мелмана? Вдруг что-то выйдет? Благоразумие саботажника диктовало последний вариант, дающий не меньшее удовлетворение, чем все остальные. Я решил ограничиться односложными ответами, прикинувшись раненым, задыхающимся, теряющим сознание. Я поднял трубку, приготовившись услышать хотя бы голос «Н» и определить, знаю ли я его.